Избранные произведения

Хьелланн Александер Ланге

Однако совесть пробста была совершенно чиста и спокойна. Он не совершал никакого зла. Он только учитывал, что духовные дары неравномерно распределены среди людей. Один человек с легкостью заучивает толкование, другой добивается этого тяжким трудом, и было бы вопиющей несправедливостью отказывать в святом причастии и в праве быть членом христианской общины тем, кто вовсе не одарен способностью заучивать наизусть священные тексты.

Ведь, так или иначе, конфирмоваться нужно было всем. Когда кому-нибудь отказывали в конфирмации, это

вызывало лишь раздражение в общине. Зачем же в таком случае излишней требовательностью создавать себе огорчения и трудности? Ведь именно нищим духом принадлежит царствие божие.

Но порой ученики пробста Спарре оказывались уж слишком нищими духом, так что ему нередко внушали некоторую тревогу ученики латинской школы, которые, видимо, кое о чем догадывались и даже нередко задыхались от смеха, украдкой поглядывая на своего священника. Вот по этой причине пробст Спарре сдержанно и холодно относился к таким ученикам, и в особенности к Абрахаму.

Этот парень казался ему слишком уж взрослым среди остальных его конфирмантов, да и вообще о нем ходили нехорошие слухи; помимо того, пробст был наслышан об излишнем свободомыслии его матери.

Однако на занятиях Абрахам держался всегда крайне почтительно и серьезно. Он не кривлялся перед своим духовным отцом и не строил ему гримас, как другие. Напротив того, он во всех мелочах проявлял любезность — помогал пробсту одеться, подавал ему книги и даже бросался на пол, чтобы скорей поднять упавший карандаш.

Такое серьезное поведение смягчило пробста и заставило его иначе думать о молодом Левдале. Более того, пробст, для которого эти уроки, по сути дела, были пыткой, даже стал находить некоторое удовольствие в том, что с ним рядом сидит столь хорошо воспитанный молодой человек.

Вскоре между пробстом и Абрахамом завязался своего рода дружеский союз. Они обменивались взглядами, если на занятиях что-нибудь происходило. И любая латинская цитата, произнесенная пробстом, вызывала у Абрахама одобрительную полуулыбку, которая, впрочем, не всегда означала, что цитата понята им.

В общем, подготовка к конфирмации проходила для Абрахама не без приятности. Ему весело было уходить из школы на два или три часа раньше, чем обычно. И кроме того, ему нравилось сидеть рядом с пробстом и чувствовать себя первым после него.

Что касается изучения катехизиса, то эту науку он одолел еще в школе и многие вопросы знал наизусть. По этой причине он вовсе не испытывал того экзаменационного страха, который заранее заставлял некоторых ребят бледнеть, дрожать и таращить глаза.

Для таких ребят конфирмация являлась в их жизни сложнейшим событием, какое по трудности своей можно было приравнять только лишь к происшествию с верблюдом, которому надлежало пройти сквозь игольное ушко.

Однако для Абрахама такого рода событие не требовало какого-либо напряжения духовной мощи. Самое неприятное, что его ожидало, — это была скука, которую он мог бы почувствовать на занятиях. Однако

и этого не случилось, поскольку у него с пробстом установились приятные отношения.

Пробст Спарре только один раз задал Абрахаму вопрос по толкованию катехизиса. И этот его вопрос в сочетании с ответом Абрахама скорее напоминал беседу по теологическим вопросам между собратьями по церковной науке. Так или иначе, этот краткий разговор между Абрахамом и пробстом заставил большинство конфирмантов не без удивления глазеть на обоих, между тем как другие ученики старались незаметно подготовиться к следующему вопросу.

Пробст Спарре перешел к вопросам из второй части катехизиса, посвященной символу веры.

— Уле Мартиниус Педерсен, не можешь ли ты мне ответить — сколько существует богов?

— Существует два рода богов, — бойко ответил Уле Педерсен, — добрые и злые.

— О нет, мой мальчик! — воскликнул пробст Спарре. — Ты ответил мне хорошо, однако твой ответ относится к другому вопросу, а не к тому, что я тебе задал… Кто может сказать — на какой вопрос ответил мне Педерсен?

Маленький рыжеволосый мальчонка, сидящий у печки, звонко крикнул:

— Он вам ответил об ангелах!

— Правильно, Хансен! Педерсен ответил мне на тот вопрос, который относится к ангелам. Ангелы, это верно, бывают двух родов, а именно: добрые и злые. Что касается бога, то он только один. Не так ли, Уле Педерсен?

Уле Мартиниус Педерсен считался наиболее способным среди учеников, сидящих на длинной скамье. Он поспешно воскликнул:

— Да, именно так — бог только один!

— В таком случае ответь мне, каким образом его божественная суть раскрывается в словах священного писания?

— Она раскрывается в святом триединстве: отец, сын и дух святой, которые образуют единство и именуются святой троицей.

— Но можем ли мы понять нашим разумом, что бог один, и вместе с тем он в трех лицах?

— Нет, это понятие, хотя и не противоречит нашему разуму, но оно выше его. И поэтому является символом веры, а не предметом разума. Бог не был бы богом, если б наш разум целиком понял его.

— Отлично, Уле Мартиниус Педерсен! Ты неплохо разбираешься в этих вещах, если тряхнешь своей головой… Теперь я попрошу Монса Монсена ответить мне: являются ли отец, сын и дух святой тремя различными существами или же это различные наименования и качества бога и ничто более?

Монс Монсен ответил с удивительной быстротой:

— Нет, это больше, чем простые наименования или качества, ибо каждому из них приписывается нечто особое, что не соединяется с другими.

— Не торопись, не торопись, мой мальчик! Ответь, подумавши, в чем состоит это различие?

Монсен ответил не менее торопливо, чем начал:

— Это различие состоит не в их сути, как сказано, не в их сути, но… но слово, которое соединяется с водой…

Пробст прервал Монсена, сказав ему: