Избранные произведения
Шрифт:
Айвою подбородка исцелен.
Разбил шатер вблизи шатров кумира
Джами, безумьем страсти опален.
38
Когда измученный разлукой тюльпану в чашу бросит взгляд,
Наполнят чашу ветр холодный и слезы тяжкие, как град.
Ты слышишь странный звук ударов врубающегося в утесы, —
Глаза стремятся за тобою, за ними — сердце; но — о боже! —
Пусть стражи ночи толпам праздным к тебе дорогу преградят!
Я лик твой, мушком отененный, сравню с луною двухнедельной,
Коль небеса луну таким же прозрачным мушком отенят.
Как некогда вода живая бессмертье даровала Хызру,
Жизнедарят твои рубины умершего сто лет назад.
Любовь живая невозможна без лицезрения любимой,
А бедный разум наш и вера так мало сердцу говорят.
Не внемля клевете презренной, Джами неколебим душою,
Ведь словеса тельца златого Мусу с пути не совратят!
39
Попугай об индийских страстях говорит,
А душа о прекрасных устах говорит.
Намекает на эти уста, кто в стихах
Об источнике в райских садах говорит.
Держит сторону нашу теперь мой кумир,
С небрежением о наших врагах говорит.
Взгляд ее, словно два обнаженных меча,
Но она о спасенье в мечтах говорит.
К песне ная прислушайся, странник, — о чем
Он, стеная в ночах, на пирах говорит.
Он, рыдая, о муках разлуки поет,
Он о сладких, как сахар, губах говорит.
Чтоб Джами уничтожить, не нужно меча, —
Твой прищур мне о стольких смертях говорит.
40
Жду всю ночь нетерпеливо, что ко мне луна идет.
Мне при каждом стуке в двери кажется: она идет!
Внемля песне заунывной, лью рубиновые слезы;
Так вот кровь из вены вскрытой, как рубин красна, идет.
От сердечного горенья я в горячке, в лихорадке.
Мне на смену мукам яви бред больного сна идет.
Побывать еще хоть раз бы в том далеком переулке,
Пусть мне будет изголовьем камень твоего порога,
Пусть в руке, занесшей камень, смерть ко мне, грозна, идет.
Хоть в руке прекрасна роза, но несорванная лучше,
Цветников ей потаенных мир и тишина идет.
Искандар великий умер, не достигши влаги жизни,
Лишь проложенная Хызром к ней тропа одна идет.
Лалы уст жизнедарящих для Джами недостижимы,
Кровь его из хума сердца, как струя вина, идет.
41
Когда из праха моего трава кровавая взойдет,
Зеленый верности листок на каждом стебле развернет.
Главу к зениту, как огонь, в надменности не подымай,
Сердец, сгоревших в том огне, намного выше дым встает.
Я власть теряю над собой, своим безумьем опьянен,
Лишь легкий звук твоих шагов до слуха моего дойдет
Прислушайся — то не дервиш на темной улице кричит,
То голос мой взывает: «Дод!» — на помощь гибнущий зовет.
У странника я на глаза навертываюсь, как слеза,
Расспрашиваю: «Где она? Ну как любовь моя живет?»
Пусть лекарь книгу развернет прочтет советы мудрецов;
Он от безумья моего лекарства в книге не найдет.
О, сколько должен ты, Джами, пролить еще кровавых слез,
Пока безмолвный твой кумир покой души тебе вернет!
42
В пятерне страданий сердце изошло немой тоской.
Этих кос, как струн дутара, не коснуться мне рукой.
За одно лишь слово мира я отдам тебе всю душу,
Хоть бедой военной дышит твой неверный мир со мной.
В море мук омыл я руки, смыл с ладоней след надежды,
Рвался к счастью и увидел бездну пасти роковой.
Сердца кровь в глазах — не слезы, словно каплет сок гранатный:
Из-за уст твоих гранатных, видно, цвет у слез такой.
Обо мне боятся вспомнить гости, сев перед тобою;
Разве шах боится мата, правя шахматной доской?
Я упал во прах, побитый градом каменным упреков,