Избранные произведения

де Ассиз Машадо

Я вынул платок, чтоб отереть пот, ручьями струящийся по лицу. В это мгновенье Аугуста встала и вышла из комнаты.

— Вы обратили внимание на ее походку? — спросил капитан. — Грациозна, да? Так все это — мое творение… В моей лаборатории создано.

— О-о!..

— Сущая правда. Пока что это — мой шедевр. И, думаю, вам не требуется лишних доказательств, вы, по-моему, и без того восхищены…

Я наклонил голову в знак согласия. Что мог поделать я, обыкновенный смертный, против этого человека и странного его создания,

какие были, казалось мне, наделены неведомой, сверхъестественной силой?

Единственное, чего я страстно желал, — это вырваться отсюда. Но так, чтоб не оскорбить их обоих. Я жаждал, чтоб часы и минуты обрели крылья… но, к несчастью, как раз в самых острых обстоятельствах они ползут до ужаса медленно. Я от всего сердца проклинал мою размолвку с любимой, послужившую причиною встречи с подобным субъектом.

Капитан, вероятно, угадывал направление моих мыслей, потому что, помолчав, продолжал свои объяснения:

— Вы обязательно должны быть восхищены, хотя, безусловно, и напуганы, и раскаиваетесь в своей уступчивости. Но это ребячество, поверьте. Вы ничего не потеряли, придя сюда, — напротив, обрели: вы узнали вещи, какие мир узнает лишь много позднее. Вам не кажется, что так лучше?

— Кажется, — ответил я, сам не зная, что говорю.

Капитан продолжал:

— Аугуста — это мой шедевр. Продукт химии; я потратил более трех лет, чтоб явить миру это чудо; но… терпенье и труд все перетрут, а нрав у меня упорный. Первые попытки оканчивались неудачей; трижды малышка выходила из моих реторт весьма далекой от совершенства. Четвертый опыт стал вершиной моей науки. И когда эта вершина явилась на свет, я упал к ее ногам. Создатель поклонялся своему созданию!

В глазах у меня отразилось, видно, изумление, потому что старик сказал:

— Я вижу, вы испуганы всем этим, и нахожу ваш испуг естественным. Разве могли вы где-нибудь узнать о подобных вещах?

Он встал, прошелся по комнате и снова сел. В этот момент вошел мальчик-негр, неся на подносе кофе.

Присутствие мальчика заставило меня вздохнуть свободнее; я подумал, что это единственное истинно человеческое существо, какое может меня понять. Я стал кивать и подмигивать ему, но он словно не понял. И сразу же вышел, так что я снова остался один на один с моим собеседником.

— Пейте ваш кофе, друг мой, — сказал он, видя, что я в нерешимости — не из страха, а просто мне ничто в рот не лезло.

Я с трудом повиновался.

III

Аугуста снова вошла в комнату.

Старик обернулся, чтоб взглянуть на нее. Ни один на свете отец не смотрел когда-либо с большей любовью на свою дочь, чем этот. Заметно было, что любовь в нем подкреплена еще и гордостью: было во взгляде капитана некое даже высокомерие, какое вообще-то не вполне совместимо с отцовской нежностью.

Он был не отец, он был создатель.

А девушка? Она тоже, казалось,

гордилась собою. Ей было радостно, что отец так ею восхищается, она знала, что она — его гордость, что все для него сосредоточено в ней, и отвечала ему взаимным чувством. Если бы «Одиссея» ожила, она ощутила бы ту же радость в присутствии Гомера.

Странная вещь! Меня влекло к этой женщине вопреки всем дьявольским таинствам ее появления на свет; меня охватывал рядом с нею какой-то незнаемый трепет — то ли любви, то ли восторга, то ли рокового влечения.

Когда я смотрел в ее глаза, мне трудно было оторваться от их взгляда — а я ведь уже видел прекрасные эти глаза на ладонях отца, уже гляделся с ужасом в эти две дыры — пустые, как глаза самой смерти…

А ночь понемногу сгущалась за стенами дома, шумы снаружи стихали, и мы погружались в глубокую тишину, так печально созвучную комнате, где я находился, и собеседникам, каких послал мне случай.

Теперь можно и уйти. Я поднялся и попросил у капитана разрешения на это.

— Рано еще, — отозвался он.

— Я завтра опять приду.

— Вы придете завтра и в любой другой день, когда вам вздумается. Но сегодня не спешите уходить. Не часто встречаются люди, подобные мне. Я — брат бога или, если хотите, бог на земле, ибо подобно ему владею даром созидания. И даже более искусен, ибо создал Аугусту, а он не всегда наделяет свои создания подобным совершенством. Возьмем, к примеру, готтентотов…

— Но, понимаете ли, — сказал я, — у меня назначена встреча.

— Вполне возможно, — заметил с улыбкой капитан, — но пока я вас еще не отпускаю.

— Зачем же так? — прервала Аугуста. — Пускай идет, только с условием, что завтра навестит нас снова.

— Навещу.

— Клянетесь?

— Клянусь.

Аугуста протянула мне руку.

— Решено! — сказала она. — Но если не сдержите слова…

— Он умрет, — заключил отец.

Холод пробежал у меня по спине от последних слов Мендонсы. Тем не менее я распрощался с хозяевами как мог любезнее и вышел.

— Жду вас завтра вечером, — сказал мне вслед капитан.

— До завтра, — ответил я.

Только на улице я вздохнул полной грудью. Я был свободен. Кончилась наконец эта пытка, которую и представить-то трудно. Я ускорил шаг и через полчаса был дома.

Но уснуть так и не смог. Мне все мерещился мой капитан с глазами Аугусты в ладонях, и образ юной его спутницы плавал в тумане моего воображения, как образ из сказаний Оссиана.

Кто были они, этот мужчина и эта девушка? И правда ли, что она — лишь продукт химических опытов старика? Оба они уверили меня в этом и в какой-то мере мне это доказали. Можно было предположить, что передо мною двое безумных, но эпизод с глазами опровергал подобную мысль. Да и сам я — находился ли еще в мире живых или уже ступил на порог призрачного и неведомого?