Избранные произведения
Шрифт:
— Нет, давай поговорим сейчас, входи, может быть, Капиту лучше, а если нет, ты уйдешь.
Капиту чувствовала себя гораздо лучше. Голова болела у нее не очень сильно, и она призналась, что нарочно преувеличила свою болезнь, не желая лишать меня развлечения. Однако голос у нее был грустный, и я заподозрил, не обманывает ли она меня, боясь испугать, но Капиту поклялась, что слова ее — чистая правда. Эскобар улыбнулся и произнес:
— Свояченица так же больна, как и мы с тобой. Перейдем к эмбарго.
Глава CXIV
ВЕРНЕМСЯ НЕМНОГО НАЗАД
Прежде
Мы с Капиту поклялись никогда не забывать этого мотива; какие только обещания не даются в порыве нежности, — про то ведает лишь небесный нотариус, ибо он заносит эти клятвы в книгу вечности.
— Клянешься?
— Клянусь! — воскликнула она, торжественно простирая руку вперед.
Воспользовавшись случаем, я припал губами к ее руке; тогда я еще учился в семинарии. Потом, уже будучи в Сан-Пауло, я в один прекрасный день обнаружил, что совершенно забыл песню разносчика; с трудом припомнив мотив, я побежал к преподавателю, и он оказал мне любезность, записав ноты на клочке бумаги. Все это было проделано, дабы не изменить клятве. Но поверите ли, в ту ночь на набережной Глория, когда я побежал искать свои записи, я совершенно забыл и мотив и слова, однако сделал вид, что верен клятве; в этом-то и заключался грех, а не в забывчивости; такое с каждым может случиться.
Кому дано знать заранее, удастся ли ему сдержать клятву? Будущее покажет! Потому-то наша политическая конституция, превратившая присягу в простую формальность, глубоко моральна. Клятвы довели меня до греха. Конечно, нарушать соглашения — нечестно, но человеку, страшащемуся творца больше, чем ближнего, ничего не стоит соврать разок-другой, а потом очистить душу от греха. Не путайте чистилище с адом; ад — вечная погибель, а чистилище — это ссудная касса, которая берет в заклад все людские добродетели на короткий срок и под высокие проценты. Но сроки продлеваются, и в конце концов два-три добрых поступка искупают все прегрешения, большие и малые.
Глава CXV
МЕНЯ ОБУРЕВАЮТ СОМНЕНИЯ
Теперь перейдем к эмбарго… Хотя, собственно говоря, зачем нам переходить к эмбарго? Видит бог, не очень-то приятно заниматься делами об эмбарго, а тем более рассказывать о них. Новые обстоятельства, о которых сообщил мне Эскобар, ровно ничего не меняли, я так ему и сказал.
— В самом деле?
— Да, почти ничего.
— Но все-таки они что-то значат?
— Прежние наши доводы достаточно убедительны. Выпьем лучше чаю.
— Время позднее.
— Ничего, садись поскорее.
Мы сели за стол… Эскобар поглядывал на меня недоверчиво, словно заподозрив, что я легкомысленно отнесся к сообщению, лишь бы избавиться от необходимости заносить его в дело, но такое предположение
Когда он ушел, я поделился своими сомнениями с Капиту, она мгновенно разрешила их со свойственными ей находчивостью и остроумием, способными развеять грусть на самом Олимпе.
— Наверное, Эскобара расстроила история с эмбарго, — решила она. — Раз он пришел к нам в такой поздний час, значит, требования компаньона показались ему важными.
— Ты права, Капиту.
Слово за слово, я разговорился и о других своих колебаниях. Я был просто кладезем сомнений; они копошились во мне, словно лягушки в болоте, так что подчас лишали меня сна. Я сказал Капиту, что за последнее время моя мать значительно охладела к ней. Но Капиту нашла и тут хитроумное объяснение.
— Я ведь говорила тебе, это обычная выходка свекрови. Мамочка ревнует своего сына; потом ревность утихнет, донья Глория соскучится, и все пойдет по-старому. Не видя внука…
— Но мне кажется, мама охладела и к Иезекиилу. Когда мы с сыном приходим к ней, она обращается с ним не так ласково, как раньше.
— А вдруг она заболела?
— Навестим ее завтра.
— Хорошо… нет… ну что ж, навестим.
Мы отправились обедать к моей старушке. Теперь ее можно было так называть с полным основанием, хотя волосы ее мало поседели, а лицо сохранило свежесть; для нее наступила пора своеобразного расцвета, когда на смену молодости приходит зрелость… Но прочь меланхолию, не стоит распространяться о том, как мать встретила и проводила нас со слезами на глазах и почти не вступала в разговор. В остальном все шло как обычно: Жозе Диас рассуждал о прелестях брака, о политике, о Европе и о гомеопатии, дядя Косме — о своих болезнях, тетушка Жустина сплетничала о соседях или о Жозе Диасе, когда он выходил из комнаты.
Домой мы возвращались пешком, обсуждая мои сомнения. Капиту снова посоветовала подождать немного. Свекрови всегда так ведут себя. В один прекрасный день отношения наладятся. Утешая меня, жена становилась все ласковее. С этого дня Капиту удвоила нежность ко мне; когда я возвращался домой, она не ждала меня у окна, чтобы не вызывать во мне ревности, а встречала на верхней ступеньке лестницы; поднимаясь, я уже видел прелестное личико моей подруги и жены, веселое, как наше детство. Иногда с ней рядом стоял Иезекиил: он бросался ко мне на шею и покрывал лицо мое поцелуями.
Глава CXVI
СЫН ЧЕЛОВЕЧЕСКИЙ
Я пробовал выпытать у Жозе Диаса, отчего моя мать так переменилась к Капиту; он был изумлен. Ничего не произошло, да и что могло случиться? Он только и слышит похвалы «прекрасной, добродетельной Капиту».
— Теперь стоит мне услышать эти похвалы, и я тотчас присоединяюсь к ним; но вначале я ужасно смущался: Мне, всеми силами препятствовавшему вашей свадьбе, трудно было признать, что она оказалась истинным благословением неба. Какая достойная сеньора получилась из проказницы с улицы Матакавалос! Мы с ней относились друг к другу с предубеждением, но теперь все изменилось. А поэтому, сеньор, когда донья Глория хвалит свою невестку…