Избранные произведения

де Ассиз Машадо

Тем не менее скоро я обнаружил, что Капиту не терпится побывать в городе. Она нет-нет да и заговаривала об отце, о моей матери, о том о сем; в конце концов мы даже повздорили немного. Я спросил, уж не надоело ли ей мое общество.

— Надоело, мне?

— По-видимому, да.

— Какой ты еще ребенок! — воскликнула она, притянув к себе мою голову и заглядывая мне в глаза. — Разве затем я столько ждала, чтобы соскучиться за неделю? Нет, Бентиньо; послушай меня: родителям, наверное, хочется нас увидеть, — может быть, они беспокоятся; признаюсь, мне не терпится повидать отца.

— Давай отправимся к нему завтра.

— Нет,

лучше подождем облачного дня, — шутливо отпарировала она.

Я поймал ее на слове, но все же мы покинули свой приют в солнечный день.

Радостное волнение, с каким жена моя надела шляпку замужней женщины, важный вид, с каким она протягивала мне руку, садясь в экипаж и выходя из него, величественная осанка, с какой она шла по улице, — все доказывало, что Капиту наслаждалась внешними признаками нового состояния. Выйдя замуж, обидно сидеть в четырех стенах; ей нужно было показаться всему миру. И когда я прогуливался с женой по городу, посматривая с гордостью вокруг и вступая в разговоры со знакомыми, я испытывал те же чувства. Я выдумывал, куда бы еще пойти — пусть мне завидуют. На улице прохожие с любопытством глядели нам вслед, а некоторые останавливались и спрашивали, кто мы такие. И кто-нибудь объяснял: «Это доктор Сантьяго, он недавно женился на своей соседке доне Капитолине, они любили друг друга с детства; живут молодые на набережной Глория, а их родители на улице Матакавалос». И все в один голос восклицали: «Что за красотка!»

Глава CIII

В СЧАСТЬЕ ЛЮДИ НЕЗЛОПАМЯТНЫ

«Красотка» звучит вульгарно; Жозе Диас сказал лучше. Он единственный навестил нас и передал привет и поцелуи от родителей. Его поздравления казались нам истинной музыкой; я не привожу их здесь полностью, но они были верхом изящества. Он назвал нас птичками, выросшими в двух смежных гнездах под крышей. Остальное представьте сами — птички расправляют крылья и устремляются в небо, которое раскрывает им свои объятия. Ни один из нас не засмеялся; растроганные красноречием приживала, мы простили ему все, начиная с памятного вечера 1857 года… В счастье люди незлопамятны.

Глава CIV

ЕГИПЕТСКИЕ ПИРАМИДЫ

Жозе Диас посвящал все свое время мне и моей матери. Завтракал он на улице Матакавалос, а обедал на набережной Глория. Два года семейной жизни прошли хорошо, лишь отсутствие ребенка огорчало нас. Правда, мы потеряли моего тестя, а дядя Косме был уже совсем плох, но мать чувствовала себя отлично, а мы с Капиту и того лучше.

Я вел дела богатых торговых домов, и процессы следовали один за другим. Эскобар всеми силами способствовал моему удачному дебюту в суде. Он попросил знаменитого адвоката допустить меня в свою коллегию и добыл мне несколько поручений; все у него выходило легко и просто.

Взаимоотношения между нашими семьями предопределились заранее: у Санши с Капиту продолжалась школьная дружба, у нас с Эскобаром — семинарская. Санша с мужем поселились на улице Андараи, и мы с удовольствием проводили бы у них все время, будь это возможно. По воскресеньям обедали с ними. Часто мы приходили друг к другу пораньше, сразу после завтрака, чтобы провести вместе день, и расставались часов в десять — одиннадцать, а то и позже. Теперь, вспоминая эти дни, я чувствую, что не все в жизни старо, как египетские пирамиды.

Эскобар и Санша

жили счастливо; у них родилась дочка. Одно время поговаривали о похождениях моего друга не то с актрисой, не то с балериной, однако дело обошлось без скандала. Санша отличалась скромностью, муж ее трудолюбием. Как-то в разговоре с Эскобаром я посетовал на отсутствие у нас ребенка. Он ответил мне:

— Не вмешивайся не в свое дело. Бог дарует людям детей, когда захочет, а если их нет, значит, так лучше.

— Но ведь ребенок — естественное завершение жизни.

— Не отчаивайся, в свое время появится.

Увы, он не появлялся. Капиту неустанно молила о сыне, да и сам я не раз принимался читать молитвы. Теперь мне приходилось вносить плату вперед, как за квартиру, не то что в детстве.

Глава CV

РУКИ

В остальном все обстояло благополучно. Капиту любила развлечения, и первое время, когда мы выезжали на прогулки или в театр, она веселилась, словно птичка, выпущенная из клетки. Моя жена одевалась скромно, но со вкусом. Как и все молодые женщины, она любила драгоценности, но удерживала меня от чрезмерных трат, взяв даже с меня обещание вовсе не дарить ей украшений; правда, я его скоро нарушил.

Жизнь наша текла размеренно. Если мы не навещали друзей или родственников и не отправлялись в театр или на бал (впрочем, это бывало редко), мы проводили вечера у окна, любуясь морем и небом, силуэтами гор и кораблей или разглядывая людей, гуляющих по набережной. Иногда я рассказывал Капиту что-нибудь из истории города или сообщал ей сведения по астрономии, сведения дилетанта, которые она выслушивала внимательно и с любопытством. Правда, случалось, они нагоняли на нее сон. Моя жена не умела играть на рояле, но после свадьбы она научилась этому очень быстро и стала исполнять различные пьесы дома и в гостях. Ее игра скрашивала наш досуг; пела Капиту редко — голоса у нее не оказалось, и она пришла к выводу, что лучше ей не петь совсем. Она любила танцевать и всегда тщательно наряжалась, отправляясь на бал; ее руки… Но о них следует сказать особо.

Руки ее были прекрасны; на первом же балу, увидев Капиту с обнаженными руками, я понял, что им нет равных, с ними не сравнятся даже твои руки, моя читательница. Разве что можно уподобить их мраморным, изваянным резцом божественного скульптора. На балу они казались мне самыми красивыми, и это наполняло меня гордостью. Я почти ни с кем не разговаривал, не спуская с них глаз, особенно когда они соприкасались с чужими фраками. На втором балу, видя, как мужчины глядят на ее руки, жаждут их прикосновения и задевают черными рукавами своих фраков, я пришел в неописуемую ярость. На следующий бал мы не поехали, и немалую роль сыграл в этом Эскобар: я откровенно поведал ему о своих терзаниях, он поддержал меня.

— Саншинья тоже не поедет или наденет платье с длинными рукавами; короткие рукава неприличны.

— И я так думаю. Только никому не говори этого, а то нас станут дразнить семинаристами. Капиту уже назвала меня так.

Все-таки я передал жене слова Эскобара. Она улыбнулась и ответила, что у Саншиньи некрасивые руки, однако решила не спорить со мною и осталась дома; потом она прикрывала руки газом, который не закрывал, но и не обнажал их полностью, словно шарф Камоэнса.