Избранные романы. Компиляция. Книги 1-16
Шрифт:
В кухне было неуютно, потому что камин погас. У Питера снова начал пульсировать палец, который он обжег на днях, когда жарил каштаны.
– А у меня болит палец, – лениво заметил он, жалостливо глядя на свой палец.
Но этим вечером мальчик напрасно старался привлечь к себе внимание.
Эйлин, бывало, посмотрит на его худые голени и засмеется: «Ну не хороши ли у него ноги для килта?» – или пошутит по поводу его споррана. Почему-то спорран был источником тайной радости для Эйлин. Но сейчас она, взглянув на часы, просто сказала:
– Уже почти девять, мастер
Пока он уныло прихлебывал молоко и грыз имбирное печенье, мисс О’Риган перестала молиться и деликатно вытерла нос маленьким носовым платком с кружевами. Она и Эйлин исподтишка наблюдали за мальчиком, и в их глазах он различил перст беды, указующий на него. Но на него этот воображаемый перст не произвел большого впечатления. Когда Питер покончил с едой, хотя всячески тянул время, Эйлин взглянула на экономку, как бы спрашивая ее разрешения, и спросила:
– Я отведу его наверх, мисс, или нет?
Мисс О’Риган медленно кивнула, и по этой ее уступчивости Питеру стало ясно, что нынешним вечером случилось нечто необычайно важное. В первые дни после его приезда, когда Эйлин предложила укладывать его в постель, мисс О’Риган отвергла это ужасное предложение, пристыдив молодую девушку и заставив ее покраснеть.
– Если не умеешь вести себя скромно в доме священника, Эйлин, – заметила экономка, – куда это тебя заведет, во имя всего святого?
Но сегодня все было иначе, и Эйлин уложила мальчика спать наверху. Но прежде ему, конечно, понадобилось посмотреть на Линтонский маяк, шаривший своим плоским лучом по влажной черноте залива. Три быстрых луча, потом долгая пауза, а потом опять три чудесных луча – восхитительное зрелище.
Затем Питер скороговоркой, глотая слова, прочел молитвы – ему было интересно проверить, насколько быстро он справится на сей раз, – и прыгнул в кровать. Эйлин ласково улыбнулась – этот недостающий зуб спереди придавал ей такой милый пикантный вид – и с внезапным тайным волнением поцеловала мальчика; завиток ее волос упал ему на глаза. Потом Питер остался один.
В матовом круглом светильнике с розовой окантовкой мерцал крошечный язычок газа, окно было приоткрыто сверху, и по стене, к которой повернулся Питер, метались причудливые тени. Хотя ему было почти девять, эти чудовищные мечущиеся фигуры по-прежнему обладали властью превращать комнату в пристанище страха. Иногда он весь покрывался потом, думая, что кто-то машет позади него длинными, когтистыми лапами, а через некоторое время, стиснув зубы, оборачивался и видел пустоту. Да, пустота была там всегда, но все же ее могло и не быть!
Но в этот вечер мальчик не видел пляски чудовищ, порожденной его живым воображением. Перед его мысленным взором опять проплыла нелепая фигура в белых одеждах, внушающая ему благоговение, но не печаль и не страх. К тому же в глубине души он испытывал какое-то приятное чувство. Сонно бормоча, он вдруг вспомнил о трехпенсовой монете. Да, вот что это! Потом он уснул.
Утро началось прекрасно и обещало ясный день: солнечная колесница выкатилась на высокий голубой небосклон, рассыпая по водам залива снопы желтого
В общем, Питер почувствовал, что к нему тоже подкрадываются уныние и апатия. После завтрака он вышел на улицу и, хорошенько взвесив свои возможности, купил себе леденцов в виде груши. Эти новые конфеты он недавно обнаружил в магазине, принадлежавшем одной даме – прихожанке дяди Эдварда, так что там можно было рассчитывать, что тебе отпустят товар с походом. Но это приятное событие не развеяло сплин, одолевший Питера. Некоторое время он стоял, разглядывая каких-то военных, группами поднимавшихся по сходням на длинный желтый корабль у пристани. Потом повернулся, без интереса посмотрел на витрины какого-то магазина, послушал, как человек поет «Красотку Флосси», и, наконец, безутешный, отправился в пресбитерий.
В прихожей он застал ожидавшую его мисс О’Риган.
– Питер! – воскликнула она, едва он вошел в дверь. – Я тебя повсюду искала. Где ты был, дитя?
– О-о, на улице, – вяло ответил он.
– Понимаю, но…
Она умолкла. Обязанность, которую она должна была исполнить, одновременно огорчала ее и льстила ей. Утром его преподобие сказал:
– Лучше вы расскажите мальчику, мисс О’Риган. Ваше объяснение он легче воспримет.
При этих словах ее опущенные глаза вспыхнули от глубокого, но смиренного удовлетворения. Приятно получить столь высокую оценку! Пожалуй, подобное поручение поднимает ее до положения, намного превосходящего ранг простой экономки. Все же она немного съежилась, намереваясь произнести страшные слова своими благочестивыми устами.
– Питер, – начала она наконец, – пойдем наверх.
Она сжала его ладонь в своих тонких холодных пальцах и повела по покрытой ковролином лестнице. Эти пальцы казались ему тонкими лапками лягушки, до которой он как-то дотрагивался в саду, – они были холодными, но живыми и вызывали сильное отвращение.
Они вошли в пустую гостиную и уселись на плюшевый диван у окна, лицом друг к другу. Несколько мгновений между ними висела неловкая тишина, потом губы экономки задрожали, взгляд дважды метнулся из стороны в сторону, затем она широко раскрыла глаза и уставилась на мальчика с видом пытливого ожидания.
– Питер, мальчик мой, – прошептала она, – тебе надо быть храбрым. – Она придвинулась и обняла его рукой за плечи, продолжая смотреть на него сбоку. – У меня есть для тебя печальная новость, Питер.
Он чувствовал, что она смотрит на него, и ее взгляд тревожил его. Ему не терпелось узнать, что случилось.
– Знаешь, Питер, – чуть шмыгнув носом, сказала она, – твой… твой отец болен… очень болен.
Его тревога росла, но он понимал, что мисс О’Риган очень старается ради него, и мотнул головой в знак согласия, как бы поощряя ее.