Избранные романы. Компиляция. Книги 1-16

Кронин Арчибальд Джозеф

Сэр Мэтью поднял брови и улыбнулся. Во всяком случае, попытался изобразить снисходительную усмешку, но лицевые мускулы уже не до конца повиновались ему, и его черты исказила кривая, растерянная гримаса. Он поспешно поднес руку к подбородку. И некоторое время держал ее так: казалось, его поразил тяжелый, нервный шок. Наконец усилием воли он заставил себя подняться.

– Я могу лишь надеяться, джентльмены, что вы не пожалеете об избранной вами линии поведения, – холодно сказал он. – Нет нужды говорить, что я буду препятствовать вам в пределах моих возможностей. И советую помнить, что борьба с высшей властью – дело, которое может вам дорого

обойтись.

Слишком он был опытен, слишком хорошо умел играть перед публикой, чтобы не суметь сейчас до конца совладать с собой. Он медленно кивнул каждому поочередно и спокойно вышел из комнаты. Но лицо у него было серое. И шел он тяжелой походкой больного человека.

В конце недели Макивой предусмотрительно повел на страницах «Хроники» кампанию по организации Фонда борьбы за освобождение Мэтри законным путем. Деньги начали поступать со всех концов королевства. Потирая руки, редактор взволнованно заметил:

– Дело принимает общенациональный характер. События назревают. Если общественному мнению дать волю, событие, взволновавшее народ, может вызвать гигантскую волну протеста. Начинается все порой с еле слышного шепота, с нескольких слов, произнесенных вполголоса каким-то человеком, но шепот этот нарастает, ползет и ширится, с невероятной быстротой набирая силу, пока не превратится в ураган. Когда возникает такая буря, людям, находящимся у власти, нечего и пытаться ее остановить. Они должны либо подчиниться этой силе, либо она сметет их со своего пути. Вот тогда-то и выясняется, чьим интересам служит правительство – интересам народа или своим собственным.

Так получилось и с делом Риза Мэтри. В свое время поговорили в той местности, где шел суд, и вскоре забыли – оно кануло в забвение на пятнадцать лет. А теперь, пользуясь выражением Макивоя, оно «приобрело общенациональный характер». Одна за другой газеты больших городов стали требовать беспристрастного расследования фактов. Миллионы слов прошли через уставшие линотипы, отстаивая Мэтри. Писатели и политики, проповедники всех вероисповеданий, публицисты, лекторы, университетские профессора, руководители профсоюзов, крупные ученые, известные актеры, знаменитые врачи – все присоединили свои голоса к общему хору. В различных городах возникли Общества спасения Риза Мэтри. Были выпущены и распроданы по всей стране «пуговицы Мэтри». Дети, которые еще не родились, когда он был осужден, целыми школами выходили на демонстрацию с плакатами «Свободу Мэтри!». Никакое существо из плоти и крови, а тем более шаткое правительство не могло противостоять подобному натиску. Однажды серым, унылым днем в конце месяца Макивой и Данн сидели в кабинете редакции, вернее, не столько сидели, сколько молча и бесцельно шагали по комнате, измученные непрерывным напряжением предшествующих дней, как вдруг из коридора до них донеслись крики. Минуту спустя в комнату вбежал секретарь Смит, а вслед за ним и другие сотрудники редакции.

Смит взволнованно протянул ленту телетайпа:

– Это только что поступило, сэр.

Снизу, из помещения верстальщиков, и еще ниже, из подвала, неслись ликующие возгласы.

– Да читайте же, Бога ради! – воскликнул Макивой.

И Смит громко прочитал:

– «В пять часов в палате общин министр внутренних дел объявил, что Риз Мэтри будет выпущен на свободу из Стоунхиса в последний день сего месяца, а через четыре недели в помещении местного суда начнутся заседания специального трибунала. Сообщение было встречено продолжительными

аплодисментами».

Словно в ответ на эти слова, раздался новый взрыв восторженного ликования. Редактор посмотрел на маленькую группу, сгрудившуюся в дверях. Он был настолько измучен, что его даже удивили восторг и возбуждение, читавшиеся на лицах сотрудников. Он почувствовал, что должен что-то сказать.

– Все вы хорошо поработали, – начал он, как это положено в таких случаях, усиленно стараясь изобразить на лице радость. – И сейчас, получив эти добрые вести, я хочу поблагодарить вас за вашу поддержку. Каждый сотрудник получит премию в тот день, когда Мэтри будет освобожден.

И Данну, и Макивою было ясно: решение, принятое министром внутренних дел, говорит о тщательно продуманной попытке «увильнуть» от ответственности. Министр не мог противостоять общественному мнению и не мог не выпустить на свободу Мэтри – об этом он прямо и объявил. В то же время освобождение Мэтри влекло за собой безусловное осуждение лиц, повинных в его заключении, а министр внутренних дел не был так уж уверен в его невиновности. Поэтому он решил своей властью поручить апелляционному суду по уголовным делам выяснить официальным путем, на открытом заседании, есть ли новые факты, позволяющие даровать помилование. И естественно, заседание суда назначить в Уортли, чтобы утихомирить разыгравшиеся там страсти.

Макивой отпустил сотрудников и повернулся к Данну. Тот сидел, откинувшись на спинку кресла, и сосредоточенно рассматривал свои ногти. Он чувствовал себя бесконечно усталым и опустошенным. Теперь наступила реакция.

– Ну вот, мы своего и добились, – сказал Макивой. – Я чертовски устал! Пойду домой. – И он принялся медленно надевать пиджак. – Мне хотелось бы иметь для завтрашнего номера небольшую передовицу. Что-нибудь насчет того, как был сломлен парламент, о силе гласа народного и тому подобное. Сделаете?

– Хорошо.

– Спасибо. Приезжайте с Евой ужинать. Надо же отметить такое событие. – Он взял пальто, помедлил. – Мы ведь выиграли, правда? Мы должны пожимать друг другу руки и танцевать фанданго. А мы… Что с нами происходит?

– Реакция, наверное. Слишком нелегко нам все это далось. Зато Мэтри свободен… Мы вернули его к жизни.

– Интересно… Интересно, что чувствовал Лазарь, когда выходил из могилы. – Произнеся эти слова, Макивой покачал головой и ушел.

Данн написал передовицу за пятнадцать минут. Он позвонил, отдал напечатанный на машинке текст Смиту и пошел к себе в кабинет. Он хотел было позвонить в больницу, чтобы сообщить Полу счастливую весть. Эту минуту он давно уже предвкушал. Но неожиданно ему пришла в голову мысль, которая удержала его. Он улыбнулся с той теплотой, которую никак не мог в себе вытравить, надел шляпу, сдвинул ее на затылок и вышел на улицу.

В доме номер шестьдесят один на Уэйр-стрит он застал миссис Хэнли, которая уже вернулась из своей поездки в Лондон и сейчас гладила белье в кухне возле топившейся печки.

– Миссис Хэнли, – сказал Данн, – отца Пола скоро освободят. Эти сведения вполне определенные и официальные. Я хочу, чтобы Лена сходила в больницу и сообщила Полу добрую весть. Я полагаю, она справится лучше меня. Позовите-ка ее сюда скорее.

Миссис Хэнли не шелохнулась. Поджав губы, она посмотрела на Данна:

– Лена здесь больше не живет. Когда я вернулась на прошлой неделе, комнаты ее были пусты. Она оставила записку, что уехала навсегда.