Избранные сочинения в 9 томах. Том 6: Мерседес из Кастилии; Красный корсар
Шрифт:
Уайлдер, подошедший в это время к таверне, вошел в нее вслед за Бобом. Но, пока думал, как добраться до старика, не вызвав интереса присутствующих, вышел трактирщик и обратился к нему:
– Как успехи, сударь, отыскали подходящее судно? – спросил он его, узнав незнакомца, с которым уже беседовал утром. – Теперь рабочих рук больше, чем работы.
– Не совсем, – ответил Уайлдер. – Прогуливаясь сейчас на холме, я встретил старого матроса, который…
– Гм! – прервал его трактирщик, украдкой делая ему знак следовать за собой. – Вам будет удобнее,
Уайлдер последовал за своим проводником. Пройдя извилистый коридор, тот провел Уайлдера по лестнице на верхний этаж.
Поднявшись, он тихо постучался в дверь.
– Войдите! – раздался громкий, строгий голос, заставивший вздрогнуть нашего авантюриста. Однако, войдя в низенькую тесную комнату, он не увидел там никого, кроме своего старого знакомца-матроса, которого трактирщик назвал Бобом Гудрон. Пока Уайлдер осматривался вокруг, несколько удивленный положением, в котором очутился, трактирщик удалился, и он остался наедине со своим сообщником. Последний в эти минуты оказывал честь стоявшему перед ним куску мяса, который он запивал напитком, очевидно, пришедшимся ему по вкусу.
Не дав Уайлдеру времени долго раздумывать, он указал ему на свободный стул и произнес, сделав изрядный глоток:
– Честный Джо Джорам всегда угощает своих приятелей. Мясо у него такое вкусное и нежное, что его можно принять за плавник палтуса. Вы путешествовали по заграницам, приятель? Видели ли вы иностранные земли?
– Очень часто, иначе какой бы я был моряк?
– В таком случае скажите мне, знаете ли вы страну, которая до такой степени изобиловала бы рыбой, мясом, плодами, как эта благородная страна Америка, к которой мы пристали и где, я предполагаю, мы оба родились?
– Ну, видеть полное превосходство во всем – это значит слишком далеко уйти в своей любви к родине, – ответил Уайлдер, с удовольствием придавая другой оборот разговору, чтобы привести в порядок свои мысли и убедиться, что, кроме его собеседника, никого нет и в комнате некому подслушивать. – Вообще-то известно, что Англия превосходит нас во всем этом.
– Откуда это известно? От наших болтунов, которые ничего не понимают. Но я, я, видевший четыре части света, я скажу этим фанфаронам, что они налгали. Мы из колонии, приятель, мы из колонии! И колонии так же дерзко могут претендовать на преимущества в том или этом перед своей матерью-отчизной, как юнга – сказать офицеру, что тот неправ, хотя бы он точно знал, что прав. Я простой бедняк, господин… Как можно обратиться к вашей чести?
– Ко мне?.. Мое имя?.. Гаррис.
– Ну вот, мистер Гаррис, я простой бедняк, а был когда-то вахтенным начальником и ночами на палубе много о чем думал, хотя не так, как священник или адвокат философствуют за жалованье. Жить в колонии – тоска. Здесь человек как бы утрачивает свою гордость, делает все, что хочет хозяин. Ну, плоды, мясо и другую еду, которые нам привозят из страны, о которой мы с вами знаем, – это ладно. А вот солнце, скажите, может король Георг заставить
– Нет, конечно. Но ты и сам знаешь, и все знают, что английские товары по качеству лучше…
– Да. Колония всегда плавает под ветром страны-матери, и все это делает одна болтовня. Слова, слова. Они могут стравить матросов одной команды, могут превратить вишню в персик, треску – в кита. Все это длинное побережье Америки, со своими ручьями, реками и озерами, заключает в себе неистощимые богатства, которых может хватить всем. Между тем слуги его величества, находящиеся среди нас, говорят нам о своих палтусах, камбале, карпах, как будто Господь создал только этих рыб, а дьявол, не спрашивая Его позволения, вроде пускает всех остальных сквозь пальцы.
Уайлдер обернулся и с удивлением взглянул на старика, который продолжал спокойно есть, как будто говорил самые обыкновенные вещи.
– У тебя больше любви к родному краю, чем к его величеству, – строго сказал молодой моряк.
– А к рыбам я так не отношусь. А правительство – так это веревка, которую человек сам для себя сплетает и…
– И что? – Уайлдер увидел, что тот запнулся.
– Но я думаю, что человек может расплести то, что сплел, если ему больше нечего делать. Я же ничего такого не сказал?
– Ты, кажется, забыл, – начал Уайлдер, – о деле нашем, о полученном задатке?
Старый матрос отодвинул мясо и, скрестив руки на груди, пристально посмотрел на своего собеседника:
– Когда мое имя внесено в корабельный список, – сказал он со спокойным видом, – на меня можно твердо рассчитывать. Я надеюсь, что вы плывете под таким же флагом, друг Гаррис?
– Было бы подло поступить иначе. Но прежде чем посвятить тебя в мои планы и задумки, извини меня за маленькие предосторожности. Надо осмотреть каюту, убедиться, что мы одни.
– Вы не найдете там ничего, кроме женских побрякушек семейства Джо. Запор на двери слабый, загляните сами туда.
Уайлдер открыл дверь и, действительно, не нашел ничего, кроме предметов женского туалета. Он повернулся к старику:
– Ты был один, когда я вошел? – спросил он после минутного размышления. – Никого больше не было?
– Еще Джорам и вы.
– И больше никого?
– Я никого не видел! – ответил старый матрос несколько смущенно.
– Минуту! Ответь на вопрос, кто крикнул «войдите»?
Боб Гудрон быстро вскочил с места, задумался и затем разразился бурным смехом.
– Ха, ха, ха, я понимаю, что вы хотите сказать. Нельзя говорить одинаковым голосом, когда рот набит и когда язык болтается на свободе и ему открыт простор, как кораблю, находящемуся уже сутки в море.
– Так это ты сказал?
– Могу поклясться, – ответил Боб и спокойно уселся на место. – А теперь, друг Гаррис, если вам угодно открыть ваши мысли, я готов вас выслушать.
Уайлдер, по-видимому, не вполне удовлетворился этим объяснением, однако сел на стул и приступил к делу: