Избранные стихи в переводе А.Гомана - часть 1
Шрифт:
Земля, держи верней в узде весну свою!
Глаза усталые усвоить жаждут зыбкий
Простор его, вобрать всех красок цвет,
По телу девушки бегущую улыбку,
И, как охапку сена, взять в охапку свет.
Душа обожжена касанием случайным,
Вся улица –
Мельканье губ и взлёт ресниц.
Дрожу я, как перрон, где только что промчались
Пространства-поезда, его повергнув ниц.
Ах, мамочка, постой!
Вон –
Голубь
Конь в зеркале – огонь!
О город, город мой!
Смех, топот и стекло –
Где разгружу потом?
Свет (всё вокруг светло) –
Кому скажу о нём?
Все скачут, как на бой,
Доспехами блестя.
Вдруг сине-золотой
Зверь прянул на меня
И, вставши на дыбы,
Взял в лапы и несёт,
Как если б свёртком был…
А свет меня грызёт!
Всё вертится вокруг,
И танец глаз так дик,
И слов не стало вдруг…
Ах, мамочка, смотри!
Цирк
Под общий хохот громкий,
Свежа и хороша
Смеётся до галёрки
В тебе моя душа.
Оркестр взорвался миной,
И вздрогнул
Первый ряд.
К трапециям подкинут
Весь в красном акробат.
Смертельный номер дерзкий…
И «Браво!», как обвал.
О цирк,
Восторг мой детский
Доныне не увял!
Как долька в апельсине,
Твоей толпы я часть,
Когда, дрожа, все в пене,
По кругу кони мчат.
Галёрки даль во мраке,
Но все сердца – с тобой.
Прожектор! И, как в драке,
Скорей
Глаза прикрой!
А голуби короной
Под куполом
Кружат.
Балкон против балкона –
Все
Семечки лущат…
И, хоть ещё снаружи
Жар от матрон твоих,
Багаж в фургоны сложен
И храп в конюшнях стих.
Они одиноки
Песней неба, напевом молчанья
з'aлит город, до глаз погружённый.
Сквозь прозрачный потоп беззвучный
не пройти одному, не спастись.
Из пылающей золотом сети
смотрят плитки дороги мощёной,
И на грани земли вырастают
даль времён и холодная высь.
Как трезва и чужда их мудрость,
как безмолвие полно, жестоко!
Обезумеет дудка пастушья:
даль бескрайна, а трель коротка.
Только
одолеть такую дорогу,
Но без боя падут, без врага.
Из книги «Голубиный город» (1957 г.)
Из цикла «Песни о голубином городе»
Вступление
Эти строки род'uлись в шуме работ,
Сжавших годы в короткий миг.
Это - время, что строит и создаёт
Город мой, страну и язык.
Это время творить, это время уметь,
Когда каждый рвётся писать.
Не время живым под пальмой сидеть
И мёртвым под камнем лежать.
Ни золы, ни завесы – открыто для всех.
Днём горячие солнца лучи
Правоту его миру являют и грех,
Ночью – пламя горящей свечи.
Решителен в радости времени лик,
А в печали мужествен вид.
И в праздничной песне тот же язык,
Что в надгробном слове звучит.
Это время вспахано глубок'o
Во вражде, в любви и в боях,
И не гаснет огонь в ожиданье того,
Кто придёт со снопами в руках.
Это время, как город, где сгоряча
Суд вершат посреди площадей.
Голубиная кротость и взмах меча
В лицах времени и людей.
И иврит передаст, будь то стих иль рассказ,
Шум тех дней, тишину и накал.
Так и эта книга, что я сейчас
«Голубиный город» назвал.
Из цикла «Песни о пустяках»
(Название цикла с учётом многозначности ивритских слов, составляющих его название, можно перевести двояко: либо как идиому – «погоня за ветром, за пустяками», либо дословно – «братство по духу». Альтерман предполагает, по-видимому, оба варианта – Примеч. перев.)
1
Ах, какой молодец, брадобрей!
Кисть мелькает в посудине с мылом.
Ты родного брата добрей,
Брат твой бритвой скоблит что есть силы.
И, пока продолжает дрожать
В тонкой плёнке твоё отраженье,
Ты, весь в пене, готов продолжать
Поражать моё воображенье.
Ах! Посыльный! Нагрудный жетон.
А в груди сердце полно отваги.
И в жетоне тебя может он