Избранные стихи
Шрифт:
Перевод Е. Бауха
ПОСЛЕ ПОЕДИНКА /Перевод Е. Бауха/ [13]
Вздымает ветер пыль, и воздух пахнет серой.
В стерне небесной овцы — в навозе вся их шерсть.
По улице, от гибели
серой,
серой,
серой,
останки лета катятся, гремя листвой, как жесть.
То изверг человеческий
13
Из цикла «К разорванным небесам».
Все осени подобны и все-таки не схожи,
и лишь сердца людские толкуют их различно.
Есть, что явились раньше, есть, что явились позже.
Быть может, я чуть поспешил? Медлительность бесила.
И поднял шум чуть раньше? И мускулы свело...
Пал на колени Росинант... Рука моя бессильна
на круп коня другого переложить седло.
Лишь звук схлестнувшихся мечей стихает эхом диким,
песней обезглавленной, чей финал пропет.
Но поединок завершен. Как всюду, в поединках
здесь нету победителей и побежденных нет.
Перевод Е. Бауха
ИСКУШЕНИЯ /Перевод Р. Баумволь/
К несчастью, мне сопутствует успех.
А вы бы мне не так уж доверяли,
поклонники мои... Я на глазах у всех
в глаза отцу родному посмотрю едва ли.
Ведь он мне наказал: взбирайся выше, сын!
Средь одиноких скал восходы лучезарней.
Сквозь тернии — к сиянию вершин! —
А я своим заделался здесь парнем...
Как много улыбающихся ртов
и лестных слов разменная монета.
На каждый зов я побежать готов, —
предстать пред тем, кто спросит: — Где ты?!
К моим услугам славы экипаж.
Я, кланяясь учтиво, проезжаю
средь возгласов толпы, входящей в раж.
Я еду в никуда — я это знаю!
Я знаю, это страшный гонорар,
его дают тому, кто продается.
И с каждой похвалой растет вокруг базар.
Во мне меня все меньше остается...
Кто волосы мои так ловко окорнал?..
Я вижу ножницы в руках Далилы...
Отец, я изнемог. О, если бы ты знал! —
я так устал приятным быть и милым!
Перевод Р. Баумволь
ДЕНЬ И НОЧЬ /Перевод Р. Баумволь/
Плоть внимает Дню,
кровью же властвует Ночь.
Этот разлад, словно бездну,
— не превозмочь.
Не избавиться крови от цели своей,
не помогут ни боги, ни гномы.
День — квадрат с парой глаз. Ночь —
и взирает на мир по-иному.
Перевод Р. Баумволь
ДЕНЬ И НОЧЬ /Перевод В. Горт/
Плоть внимает дню,
а кровь внимает ночи.
Вот и все.
И понимай, как хочешь.
У крови — рок, судьба, стезя.
И тут башки бессильны меднолобые.
У дня квадратного свои глаза.
У ночи — глаза особые.
Перевод В. Горт
НА УХО РЕБЕНКУ /Перевод Р. Баумволь/
Не вымысел это, не сказка из книжки
для малых детей, а глава бытия.
Живали-бывали однажды парнишки.
Одним из парнишек, представьте, был я.
Что годы промчались, не я в том повинен.
Ведь стать пожилым — это участь, не цель.
Я детство провел в степной Украине —
земле среди многих галутских земель.
Яркон и Киннерет — душа наших песен,
которые мы вдохновенно поем.
Но Днепр Украины, он тоже чудесен,
и сложено множество песен о нем.
Он ластился каждой волной своей зыбкой,
он хлебом насущным впитался в меня,
и мне золотою мерещилось рыбкой
днепровское солнце высокого дня, —
Когда не понять — где конец, где начало,
кто в ком отражается — не разберешь.
Ты неводом руки раскинешь, бывало,
и ловишь лучей золотистую дрожь.
Но сладкую грусть передать мне едва ли,
что сумеркам на Украине дана.
О, как они детское сердце пленяли,
когда я в те дали смотрел из окна!
А сумерки были как тайна, как чудо.
Писал я для взрослых об этом не раз.
Но взрослый лишь ясное ищет повсюду.
Не любит он тайн. Вся надежда на вас...
От взрослых услышишь: чудак ты, однако!
Мнишь времени вспять повернуть колесо...
А вам-то понятно, что можно заплакать
без всякой причины. Взгрустнулось, и все.
Прислушались люди к поэту большому,
когда он сказал, непомерно грустя:
«О, Господи! Мир Твой подобен Содому,
покуда одно хоть рыдает дитя».
Немало ночей пережил я ребенком,
когда колотили прикладами в дверь.
И вечером, как постучат ко мне громко,
запрыгает сердце даже теперь.
Любил у Днепра я ходить вечерами:
один, завороженный, словно во сне.
Ведь это случалось, наверно, и с вами:
вас что-то пугает и тянет вдвойне.
Мне было до трепета страшно и странно: