Избранные стихи

Мистраль Габриэла

я малых детей на коленях нянчу,

на щеки их глядя, больше не плачу

и, только мне стоит к подушке прильнуть,

я напрочь свою забываю кручину

и в сладостных снах прекрасному сыну

даю молоком напряженную грудь.

Теперь я, как тот, что владел бы всей новью

земли, -- всей надеждою, медом, любовью,

однако, вот эти две жалких руки,

вот эти мои одинокие руки

ни перед разлукой, ни после разлуки

ни

разу его не сжимали виски.

Брожу от зари до глубоких потемок,

новорожденный лежит ягненок

в подоле моем, как сияющий плод.

Нутро я свое распахнула пред вами

и благоухаю полями, садами,

и сердце, -- как чаша, где теплится мед.

Я -- в гору дорога, я -- виноградник,

шалфей... Мне рассвет, мой вернейший соратник,

дарует чистейшую в мире лазурь.

Меня, как цветущий лен ярко-синий,

за то, что в долине пасусь и поныне,

Господь от своих охраняет бурь.

Но выпадет снег. И в пути без ночлега

Отдамся холодному жемчугу снега, -

в душе, для которой земля дорога,

зачнется пространство и время иное, -

и словно зерно, мое сердце земное

вберут в себя белых снегов жемчуга.

Перевод И.Лиснянской

35.

Спокойные слова

Открылась посреди пути земного

Мне истина, как чашечка цветка:

Жизнь -- это сладость хлеба золотого,

Любовь -- долга, а злоба -- коротка.

Заменим стих язвительный и вздорный

Стихом веселым, радующим слух.

Божественны фиалки... Ветер горный

В долину к нам несет медовый дух.

Не только тот, кто молится, мне дорог, -

Теперь и тот мне дорог, кто поет.

Тяжка и жажда, и дорога в гору,

Но ирис нежный -- все-таки влечет.

У нас глаза в слезах, но вот речонка

Блеснет, -- и улыбаемся опять.

Залюбовавшись жаворонком звонким,

Забудем вдруг, как трудно умирать.

Спокойна плоть моя, -- ушло смятенье,

Пришла любовь, -- и нет былых тревог.

И материнский взор -- мне в утешенье,

И тихий сон мне уготовит Бог.

Перевод И.Лиснянской

Природа

Пейзажи Патагонии

36.

1. Отчаяние

Туман непроглядный, вечный -- чтоб я позабыла,

где выплеснута на берег соленой волною.

Земля, куда я ступила, незнакома с весною.

Как мать, меня долгая ночь от мира укрыла.

Вкруг дома ветер ведет перекличку рыданий

и воплей и, словно стекло, мой крик разбивает.

На белой равнине, где горизонт нескончаем,

я вижу закатов болезненных умиранье.

К кому же может воззвать та,

что здесь очутилась,

если дальше нее одни мертвецы бывали?

Они лишь видят, как ширится море печали

между ними и теми, с кем душа не простилась.

В порту -- корабли; паруса белесого цвета;

они из стран, чьих людей не звала я своими,

моряки, незнакомые с цветами моими,

привозят бледные фрукты, не знавшие света.

И вопрос, как бы я задать его ни хотела,

не сорвется с губ, когда провожаю их взором:

их язык -- чужой, не язык любви, на котором

в счастливые дни моя мать свою песню пела.

Вижу: падает снег, -- так сыплется пыль в могилу,

вижу: туман растет, словно сама умираю,

и мгновений, чтоб с ума не сойти, не считаю,

потому что долгая ночь только входит в силу.

Вижу равнину, где боль и восторг бесконечны, -

по доброй воле пришла я к пустынным пейзажам.

Снег, как чье-то лицо, всегда за окном на страже,

его совершенная белизна вековечна.

Он всегда надо мной, как бога взгляд беспредельный

и как лепестки цветов апельсина на крыше;

и, словно судьба, что течет, не видя, не слыша,

он будет падать вот так же и в час мой смертельный.

Перевод О.Савича

37.

2. Мертвое дерево

Сухого дерева белесый остов

над долом вдаль проклятье простирает.

В его ветвях, изъеденных коростой,

кружась, осенний ветер завывает.

Так, будто, стон моей души услышав,

мою он муку небу изливает.

Здесь лес шумел когда-то, но лишь этот

скелет в насмешку пощадило пламя,

хоть напоследок ствол его лизнуло.

Так мне любовь горячими устами

спалила сердце. Бурый мох пророс

над раною кровавыми строфами.

Придет сентябрь, но хоровод друзей

не зашумит зеленою листвою

вокруг него. Напрасно корни рвут

пожухлый дерн и, как слепец рукою

дрожащею, обшаривают дол

с такою человеческой тоскою.

Ночь полнолунья обернет его

в свой серебристый саван и протянет

до горизонта горестную тень.

И эта тень мерилом скорби станет

для путника, что странствуя в ночи,

вздохнув, на основ одинокий глянет.

Перевод Е.Хованович

38.

3. Три дерева

Три дерева у тропки

спилили и забыли дровосеки.

И вот они лежат, сплетясь ветвями,

и шепчутся, ослепшие навеки.

Закат им льет на раны

живую кровь свою, а ветер вешний