Избранные стихотворения

Кельберин Лазарь Израилевич

«День сгорел. Еще на небе пламя…»

День сгорел. Еще на небе пламя, Но уже гора укрылась в тень. И кружит внизу над камышами Темный ветер, провожая день. День и ночь смешались поневоле… Посмотри с горы, как мирглубок. Черной змейкой вьется поезд в поле, И вдали мелькает огонек. Все, что там значительным казалось, Так шумело, плакало, влекло, Словно вдруг от жизни оторвалось, И от сердца, словно, отлегло. Темный

ветер, теплый запах с поля… — Знал ли ты, печальный странник мой, Знал ли ты, что радость глубже боли, Что тропинка каждая — домой?

«Русские Записки», 1937, № 1

«Звездным блеском тайно полный…»

Звездным блеском тайно полный Поздний день вздыхает: жаль… И, сквозь розовые волны, Парус уплывает вдаль. Вот рыбак, на борт не взятый, Возвращается домой, От заката он богатый, Ходить в куртке золотой. — «Здравствуй, радость! Сладко в доме На горе, над прозой дней, Ничему не верить, кроме Так любовь его мечтает С тайным страхом иногда. Гаснет море. Небо тает. Белый парус пропадает. Всходит белая звезда. День уходит навсегда

«На скале, возле самого моря, простивши друг другу…»

На скале, возле самого моря, простивши друг другу… Это было в раю. Нет, не так, — это было потом, Под высокой сосною, слегка наклоненною к югу, И в тяжелом от нежности воздухе, дивно-пустом. Между тем, не спеша, рыбаки уплывали куда-то, Распустив, словно мятые крылья, свои паруса, И колючей стеною вокруг золотого заката На горе остывали, сгоревшие раньше, леса. Этой нежности тяжкой не знать бы нам вечно причины! Почему мне так больно? — Послушай, вернемся домой. День был только что розовый, вот он уже голубиный, И о нашу скалу разбивается глухо прибой.

«Что время? Страх, надежда, скука…»

Что время? Страх, надежда, скука, И умирает человек. И даже краткая разлука Всегда — навек. Вот почему мне было больно, Что мы не вместе в эту ночь, И улыбнулся я невольно, Чтоб краткой вечности помочь.

«Современные записки» Кн. LXI, 1936

«Еще мерцают в небе зданья…»

Еще мерцают в небе зданья, Еще прозрачна в мире ночь. Еще бесслезные страданья Помочь не могут… Как помочь Тому, кто ночью всюду ходит, Когда не хочется ходить; Кто все во всем всегда находит, Чего не надо находить; Кто в пустоте — в ревнивой муке — Ждет, ждет: когда придет пора? В ком хищно дремлют все разлуки, Соблазны вечного добра… Прозрачной ночью городскою Мост над рекой высок и нем. — Чего ты ждешь? Господь с тобою, Я не смущу тебя ничем.

«Восемь дней, почти без перерыва…»

Восемь дней, почти без перерыва, Дождь

идет на трубы и кресты. Разлилась река. И от разлива Стали сразу низкими мосты. Из глуши фабричного предместья, От немых крестов и тощих труб, Выйду я, с тоской своею вместе, Вдоль реки, туда, где старый дуб. Рад, как в детстве, желтой грязи слою, Всей земле, размякшей в январе, Нарисую сердце со стрелою Ножиком карманным на коре — Пусть живет…

Ecce Homo

Два ангела слепых его влекут, К немыслимому благу принуждая, — Их — Логикой и Музыкой зовут. Он вынужден идти не рассуждая. Ведь их к нему приставил с детства Бог, Чтоб, зная правду, лгать б ней он мог.

«Современные записки» Кн. LXV, 1937

«О, как знакомо мне все близкое тебе…»

О, как знакомо мне все близкое тебе, Нетленных радостей смертельная отрава! Любить, — зачем любить, без власти и без права? Желать, — зачем желать наперекор судьбе? В торжественной тиши немых твоих мечтаний В лучистой пустоте твоих больных миров, Забудь, забудь, дитя, недавних расставаний Веселую тоску и правду давних снов… — Мне хочется уйти от тех воспоминаний. Мне хочется прожить без нужных дел и слов, Без утешительных утрат и упований… И только в сумерки, у мглистых берегов, Чтоб океан будил, шумя и замирая, Невнятный плач во мне… Но слез не вызывая.

«Говорят, что чудес не бывает, и, значит, недаром…»

Говорят, что чудес не бывает, и, значит, недаром Здесь босыми ногами ступать по песку горячо… Лишь больная цикада, пленившись чудесным загаром С надоевшей сосны пересела к тебе на плечо. С музыкантами юга, живущими здесь в изобилье, Мне не справиться, нет, никакими стихами к тебе! Только лапками тронут невзрачные, нервные крылья, Уж играют, чуть свет, аплодируя сами себе. Ну, а эта, наверно, мечтатель… По узкой тропинке Поднимались втроем. Из когда-то приснившихся ей, С каждым шагом слетали с плеча неживые песчинки, Золотые следы недосказанной жизни твоей. И я молча следил, через корни ступая крутые, Как в тени и сиянии тают следы золотые.

Альманах «Круг», 1936, № 1

«Зеленою луной освещена…»

Зеленою луной освещена Кладбищенская старая стена. И в белых почках юная весна Задумчива, темна и холодна. Без головы, бездумной тишиною Сияет крест, свидетель вечных мук, И что-то есть в обрубках белых рук Двусмысленно-смиренное, родное. И странно мне, что я готовлюсь жить. — Но жить не так, как жили мы с тобою. В предчувствии неверного покоя Мне бы хотелось так тебя любить, Чтобы на многих падал отблеск тайный Моей любви к тебе такой случайной.