Избранные труды (сборник)
Шрифт:
Марина в музее
Жизнь в музее полна мифов. Московский Музей изобразительных искусств не является исключением. Равноправной составляющей музейного мифа являются не только памятники, которые входят или входили в его коллекцию, но и люди, которые хранят и изучают эти памятники. В отдельные моменты истории скромная должность музейного хранителя обретает необычайную значимость. Так было в 1920-е годы, когда коллекция московского
Марина окончила Московский университет с дипломом, посвященным старонидерландскому искусству. Темой его была живопись Гертгена тот Синт Янса. Судьба распорядилась своенравно, но мудро: музею в тот момент не нужны были специалисты по искусству Нидерландов, но зато требовался новый хранитель французской коллекции. Может быть, именно занятия старой нидерландской живописью объясняют особую Маринину чуткость к скрытому символическому смыслу картины. Неслучайно любимыми ее героями во французской школе живописи стали Поль Гоген и Анри Руссо.
Быть хранителем собрания французской живописи конца XIX – начала XX века в ГМИИ им. А.С. Пушкина не только почетно, но и невероятно ответственно. Марина не просто любила музей и его французскую коллекцию. Музей был ее домом, судьбой, страстью и мукой. Чтобы ни происходило в музейных стенах, переживалось ею всерьез и становилось частью жизни. Марина сразу же стала частью музейного мифа, а имя ее знала «вся Москва».
Марина Бессонова – студентка искусствоведческого отделения Исторического факультета МГУ им. М.В. Ломоносова. 1960-е
Те, кто любят московский музей, наверное, помнят, как постепенно менялась его экспозиция и как возрастало в ней значение французского раздела. Это не было простым увеличением количества залов, отдаваемых под французскую школу. Любые изменения в музейной экспозиции так или иначе отражают развитие художественного вкуса. Марина сочетала экспозицию шедевров с демонстрацией картин художников второго плана. Она стремилась расширить временные рамки постоянной экспозиции ГМИИ за счет включения в нее художников ХХ века, и не только французских. Ей хотелось связать историческую коллекцию музея с тем, что представлялось современным и актуальным в искусстве, показать посетителям музея живопись от Кандинского до Армана. Именно Марина предложила в начале 1990-х новый вариант экспозиции второго этажа. К примеру, она включила в него отдельный зал, посвященный искусству символизма, куда вошли произведения Пюви де Шаванна, Одилона Редона, Мориса Дени и скульптуры Майоля.
Тогда же музей начал работу по замене этикетажа в залах. В соответствии с европейскими стандартами этикетки стали более развернутыми и информативными. Марина настаивала тогда на том, чтобы в текстах к картинам французской школы непременно были указаны имена выдающихся коллекционеров – С. Щукина и И. Морозова. Сегодня изучение истории московских коллекций стало делом модным и престижным. А в начале 1990-х имя коллекционера в этикетке вызывало опасливые возражения: а вдруг, скажем, наследники объявятся да и предъявят свои права?! Лишь присущий Марине потрясающий дар убеждения позволил ей тогда настоять на своем.
Как талантливо Марина умела спорить и отстаивать свою точку зрения! С какой невозможной болью переживала, если не удавалось убедить, готова была возвращаться к предмету спора многократно.
В ее музейной биографии было немало несбывшихся надежд. Может быть,
В отделе искусства стран Европы и Америки Государственного музея изобразительных искусств им. А.С. Пушкина: Марина Александровна Бессонова, Елена Сергеевна Шарнова, Марина Сергеевна Сененко и Ксения Сергеевна Егорова. Конец 1980-х
1970–1990-е в жизни московского музея ознаменованы чередой блистательных выставочных проектов. Марина обожала делать выставки. Пожалуй, ей милы были даже традиционная в российских музеях организационная неразбериха и авралы в выставочной работе. Она преодолевала многочисленные препятствия с непередаваемым артистизмом, увлекая своей энергией окружающих. Поразительно, насколько разнообразна была ее выставочная деятельность. Одна из первых больших работ Марины в музее – участие в подготовке выставки импрессионистов в 1979 году, приуроченной к столетию первой экспозиции импрессионизма в Париже. Затем Марина играла «первую скрипку» и в организации выставки византийского искусства из музеев СССР (1976–1977), и в подготовке эпохальной выставки «Москва – Париж» (1981), была ведущим куратором выставки «Морозов и Щукин – русские коллекционеры» (1993) и многих-многих других.
На наших глазах отношение к организации выставок в Пушкинском музее менялось. В 1980-е выставка в значительной степени считалась делом коллективным – навалимся всем миром и сделаем.
В 1990-е годы наконец-то стали вслух признавать авторство выставок. Вошел в обиход модный теперь термин «куратор выставочного проекта». В Пушкинском музее именно Марина, как никто другой, понимала и отстаивала право хранителя на авторство выставки, справедливо полагая, что это один из сугубо музейных жанров искусствоведческой деятельности, включающий в себя прежде всего серьезную исследовательскую работу. Многие ее проекты произвели настоящий переворот в концепции выставочной деятельности. Может быть, самый яркий пример – выставка «Гоген. Взгляд из России» (1989), по-новому поставившая проблему восприятия и интерпретации французского искусства в русской живописи начала XX века. Как многие блестящие идеи, концепция этой выставки мгновенно была растиражирована и, увы, без ссылки на первоисточник.
Когда смотришь на список опубликованных Мариной работ, поражаешься, как много она успела сделать. Как унизительно, должно быть, было ей слушать упреки в том, что она не спешит защитить диссертацию. Кому теперь нужны многочисленные диссертации, посвященные проблемам реализма в…ском искусстве? Тексты, написанные Мариной, читают. Научный каталог французской живописи конца XIX–XX века, работа над которым велась на протяжении многих лет совместно с Е.Б. Георгиевской и изданный в 2001 году, уже после того, как Марины не стало, написан так, что в равной мере понятен и специалисту, и любому вдумчивому человеку, интересующемуся искусством.
Вообще, Марина обладала редким даром рассказывать о сложных проблемах искусства XX века непосвященному зрителю. Недаром она была одним из самых блестящих лекторов в ГМИИ, на ее лекции валили толпы. А как интересно с ней было спорить или просто разговаривать. Артистизм изложения в разговоре соединялся с поразительной остротой суждений и невероятным обаянием. Мы, как зачарованные, часами слушали рассказы о сказочном путешествии Марины на Таити, куда она отправилась в юбилейный год Гогена вместе с крупнейшими специалистами по изучению наследия художника. Ее оценки людей и событий бывали парадоксальными, но никогда скучными и банальными.