Избранные жития святых III-IX вв.

Ростовский Святитель Дмитрий

— Вот, отче, плод святых твоих молитв, благослови же младенца.

Что сказать о непостижимых подвигах преподобного? Выразить их невозможно, ибо они превосходят силы человеческие.

«Я, — говорит блаженный Феодорит, — прежде всего удивляюсь его терпению: ночью и днем стоит он так, что всем его видно. Случилось раз, что дверцы и немалая часть верхней стены развалились от ветхости, и доколе стена и дверцы не были сделаны вновь, святой был зрим всеми немалое время. Тогда увидели новое и удивительное зрелище: иногда он стоял подолгу неподвижный, иногда же приносил молитвы Богу, творя частые поклоны. Некто из стоявших при столпе рассказывал, что он хотел сосчитать поклоны, которые полагал подвижник не переставая, и, насчитав тысячу двести сорок четыре, выбился из сил

и, будучи не в состоянии смотреть на высоту столпную, перестал считать. Святой, однако, не изнемог от поклонов, но, принимая однажды в неделю пищу, и то весьма малую и легкую, сделался легким и способным к частым поклонам. От долгого же стояния открылась у него и на другой ноге язва незаживающая, и много крови истекало из нее. Но и сие страдание не могло отвлечь его от богомыслия.»

Все доблестно претерпел добровольный мученик, но принужден был показать свою язву. Один священник из Аравии, человек добрый и богодухновенный, пришел к нему и стал говорить:

— Спрашиваю тебя во имя Самой Истины, привлекшей к Себе род человеческий, скажи мне: человек ты или существо бестелесное?

— Зачем ты об этом спрашиваешь меня? — сказал ему преподобный.

— Слышал я о тебе, — отвечал священник, — что ты не ешь, не пьешь, не спишь: но сие не свойственно человеку, и не может жить человек без пищи, пития и сна.

И повелел преподобный священнику взойти к себе на столп и допустил видеть и осязать язву, покрытую гноем и червями. Священник, увидев язву и услыхав о преподобном, что он вкушает пищу только однажды в неделю, удивился терпению и подвигу святого.

При таких подвигах, творя столько чудес и проводя столь добродетельное житие, преподобный был кроток и смиренен, как будто был ниже и непотребнее всех людей. Для всех лицо его было одинаково светло и словно любовно — как для вельможи, так и для раба, как для богатого, так и для убогого и для самого последнего изверга, ибо не было у него лицеприятия. И все не могли насытиться — и созерцанием святолепного лица его, и сладкоглаголивой беседой его, ибо уста его были исполнены благодати Святого Духа. Имея дар премудрости, всякий день напоял он сердца слушавших рекой учения, и многие, наставляемые его учением, оставляли все земное и, как птицы, разносились горе: одни уходя в монастыри, другие — в пустыни, а иные оставались жить при нем.

Повседневный устав жития преподобного был таков. Всю ночь и день до девятого часа стоял он на молитве, после же девятого часа говорил поучение собравшимся у столпа; затем выслушивал нужды и прошения всякого пришедшего к нему и исцелял болящих; потом укрощал свары и споры людские и восстанавливал мир; наконец, по заходе солнца, опять обращался к молитве. Неся такие труды, не переставал заботиться о мире церковном, разорял языческое безбожие, опровергал иудейские хулы, искореняя еретические учения; царей же и князей и всякие власти своими мудрыми и полезными письмами направлял к страху Божию, к милосердию и любви, и возбуждал к охранению Церкви Божией, и много поучал всех душеполезному. Так проводя дивное житие, которое казалось невыносимым для естества человеческого, приблизился он уже к кончине своей, имея от роду более ста лет. На столпе стоял он, как пишут люди вполне достойные веры, восемьдесят лет. Он вполне усовершенствовался в добродетелях — это был земной ангел и небесный человек.

О блаженной кончине преподобного так повествует ученик его Антоний.

«В один день, — говорит он, — именно в пятницу, после девятого часа, когда мы ожидали от него обычного поучения и благословения, не призрел он на нас со столпа, также и в субботу, и в день воскресный не преподал нам по обычаю отеческое свое слово. И устрашился я, и взошел на столп, и вижу: стоит преподобный с главою, поникшею долу, как на молитве, а руки сложены на груди. Думая, что он творит молитву, стоял я молча, а затем, ставши перед ним, сказал:

— Отче! Благослови нас, ибо народ вот уже три дня и три ночи окружает столп, ожидая от тебя благословения.

Он же не ответил мне. И опять говорил я ему:

— Зачем, отче, не отвечаешь сыну твоему, сущему в печали! Ужели чем-нибудь

оскорбил я тебя? Простри же мне руку твою, чтобы мог я облобызать ее.

Но не было ответа. Простояв перед ним с полчаса, усомнился я и подумал: не отошел ли он уже ко Господу? Приклонил я ухо к нему, и не слышно было дыхания, только сильное благоухание, как от различных благовонных ароматов, исходило от тела его. Тогда, уразумев, что почил он о Господе, я восскорбел и плакал горько. И, приступив к нему, положил я мощи его, и целовал очи его, браду, уста и руки, говоря:

— На кого оставляешь меня, отче? Где услышу сладкие поучения твои? Где насыщуся ангельской беседой твоей? Или какой дам ответ о тебе народу, ожидающему твоего благословения? Что скажу больным, кои придут, прося исцеления? И кто, увидев столп твой незанятым, не имеющим на себе тебя светильником, не восплачется? И когда многие издалека придут сюда, ища тебя, и не найдут, не возрыдают ли они? Горе мне! Ныне тебя вижу, а завтра — пойду ли направо или налево — не обрящу тебя!

Плача так над ним в горести душевной, я воздремал, и вот явился преподобный, как солнце, говоря:

— Не оставлю я столпа, ни места, ни горы сей благословенной. Сойди и подай благословение народу, ибо я уже почил. Так восхотел Господь; и не рассказывай им, чтобы не было молвы, но пришли скорее весть обо мне в Антиохию. Тебе же подобает послужить на сем месте, и воздаст тебе Господь по труду твоему.

И пробудился я ото сна, и в трепете сказал: “Не забывай меня, отче, во святом твоем покое”, — и пал на ноги его, и лобызал святые стопы его, и, взяв его руку, положил на очи свои, говоря: “Благослови меня, отче”, — и опять горько плакал. Затем, восстав, отер я слезы, чтобы не узнал кто-нибудь о случившемся, сошел и тайно послал верного брата в Антиохию к патриарху Мартирию³⁴ с вестью о преставлении преподобного. И скоро прибыл патриарх с тремя епископами, а также и градоначальник со своими войсками, и множество народа не только из Антиохии, но и из всех окрестных городов и селений, и из монастырей иноки со свечами и кадилами, и многое множество сарацин вскоре стеклось, как реки, ибо весть о смерти преподобного прошла повсюду, как ветром несомая. И взошел патриарх с епископами на столп и, взявши честные мощи, снесли вниз и положили при столпе. И плакал весь народ; даже птицы во множестве на виду у всех с криком летали вокруг столпа, как бы плача о кончине такого светильника миру. Всенародный плач слышен был на семь стадий³⁵, и окрестные горы, поля и деревья, казалось, будто сетовали и плакали вместе с людьми, ибо всюду воздух был примрачен и носились темные облака. Я же видел явившегося при святых мощах ангела, и было лицо его, как молния, а одежды, как снег, и с ним — семь старцев беседующих; слышал и голос их, но что говорилось, не уразумел, ибо страх и ужас объяли меня.»

В тот день, когда преставился преподобный Симеон, ученик его и подражатель святого его жития, преподобный Даниил³⁶, незадолго до того времени, когда он при устье Черного моря, близ Царьграда, намеревался также войти на столп, видел с той стороны, где был столп преподобного Симеона, множество воинства небесного, восходившего от земли на небо, и посреди него возносившуюся радостную душу святого Симеона. И не только преподобный Даниил, но и блаженный Авксентий³⁷, из пустыни вызванный на Халкидонский Собор³⁸, видел то же, находясь тогда в Вифании³⁹.

Когда же возложены были честные мощи святого Симеона на приготовленные носилки, патриарх простер руку, желая взять на благословенную память немного волос от брады святого, и тотчас высохла рука его. И только после усердной молитвы всех о нем Богу и угоднику Божию рука патриарха сделалась здоровой. Взяв честные его мощи, с пением псалмов понесли их в Антиохию, и вышел весь город навстречу. Был же там человек немой и глухой около сорока лет. Как только он увидел святое тело преподобного, тотчас же разрешились узы слуха и языка его, и он, пав перед святыми мощами, воскликнул: