Издержки хорошего воспитания

Фицджеральд Фрэнсис Скотт

Розалинда (саркастически): Да, выслушиваю, вот именно.

Миссис Коннедж: И не трать зря времени на студенческие компании — на мальчишек, которым по девятнадцать-двадцать лет. Я не возражаю против выпускного вечера или футбольного матча, но только не болтайся в стороне от выгодных партий, попусту тратя время в загородных кафе со всяким встречным-поперечным.

Розалинда (излагает свои принципы, которые, кстати, столь же высоки, как и у матери): С этим покончено,

мама. Сейчас все не так, как в начале девяностых.

Миссис Коннедж (не обращая внимания): Я хочу сегодня вечером представить тебя нескольким друзьям твоего отца — все они еще довольно молоды.

Розалинда (понимающе кивает): Лет этак под сорок пять?

Миссис Коннедж (резко): Ну и что?

Розалинда: Да нет, все прекрасно. Они повидали жизнь, и у них такой восхитительно усталый вид (трясет головой), но они тоже хотят танцевать.

Миссис Коннедж: Я еще не видела мистера Блейна, но не думаю, что тебе стоит обращать на него внимание. Не похоже, чтобы у него водились деньги.

Розалинда: Мама, я никогда не думаю о деньгах.

Миссис Коннедж: Конечно не думаешь, потому что они у тебя никогда не задерживаются.

Розалинда (вздыхает): Надеюсь, однажды я выйду замуж за денежный мешок — чтобы не умереть со скуки.

Миссис Коннедж (сверяется с записной книжкой): Пришла телеграмма из Хартфорда. Приезжает Доусон Райдер. Мне нравится этот молодой человек, и он купается в деньгах. Мне кажется, что, поскольку тебе уже надоел Говард Гиллеспи, ты могла бы как-то поощрить Райдера. За месяц это уже третий его приезд.

Розалинда: А как ты догадалась, что мне надоел Говард Гиллеспи?

Миссис Коннедж: Бедный мальчик ходит с таким несчастным видом.

Розалинда: Это был один из романтических флиртов, победа без боя. Они всегда скоротечны.

Миссис Коннедж (завершая свою мысль): В любом случае мы хотели бы гордиться тобой сегодня вечером.

Розалинда: Разве я не красива?

Миссис Коннедж: Ты и сама это знаешь.

Снизу доносится скрежет струн — кто-то настраивает скрипку, погромыхивает барабан. Миссис Коннедж стремительно оборачивается к дочери.

Мы ждем.

Розалинда: Одну минутку.

Мать уходит. Розалинда стоит у стеклянного трюмо и с огромным удовольствием разглядывает себя в зеркале. Она целует ладонь и прикладывает пальчики к губам своего отражения. Затем гасит лампы и покидает комнату.

Какое-то время все тихо. Несколько

аккордов на фортепиано, осторожное высказывание барабанов, шуршание нового шелка, звуки смешиваются на лестнице снаружи и вползают в комна

ту через приоткрытую дверь. Расплывчатые силуэты мелькают в освещенном коридоре. Слышится чей-то смех, кто-то смеется в ответ, смех множится, становится общим. Затем кто-то входит через боковую дверь, включает свет и закрывает дверь. Это Сесилия. Она подходит к комоду, заглядывает в ящик, после некоторых колебаний направляется к столу, достает оттуда портсигар и берет сигарету. Закуривает, глубоко затягиваясь и выдыхая дым, подходит к зеркалу.

Сесилия (выговаривает с нарочитой светскостью): О да, выходы в свет в наши дни — это, знаете ли, настоящий фарс. Для того, кто наигрался в любовь задолго до своего семнадцатилетия, — это сплошное разочарование.

Пожимает руку воображаемому аристократу средних лет.

Да, ваше сиятельство, конечно, сестра мне много о вас рассказывала. Не хотите ли пыхнуть — они весьма изрядны. Называются… называются… а, «Корона». Вы не курите? Какая жалость! Полагаю, король не дает дозволения? Да, я охотно потанцую.

Кружится по комнате под музыку, которая доносится снизу. Она обнимает воображаемого партнера. В одной руке покачивается сигарета. Быстро опускается темнота, свет остается тусклым, пока…

Сцена 2

Занавес отделяет на сцене укромный уголок — кабинет на первом этаже; большую часть кабинета занимает уютный кожаный диван. В центре и по краям висят маленькие бра, над самим ложем — портрет очень старого и очень величественного джентльмена в духе шестидесятых годов девятнадцатого века.

Из-за сцены доносятся звуки фокстрота.

Розалинда сидит на диване, слева от нее — Говард Гиллеспи, недалекий юнец лет двадцати четырех. Очевидно, что он очень несчастлив, а ей довольно скучно.

Гиллеспи (невыразительно): Как вы можете говорить, что я изменился? Мои чувства к вам те же, что и прежде.

Розалинда: Но вы для меня уже не тот, что прежде.

Гиллеспи: Три недели назад вы говорили, что я вам нравлюсь, потому что я такой пресыщенный, такой равнодушный, — я до сих пор таков.

Розалинда: Но не для меня. Раньше мне нравились ваши карие глаза и тонкие ноги.

Гиллеспи (сокрушенно): Они и сейчас тонкие и карие.

Розалинда: Я думала, что вы не ревнивы. А теперь, куда бы я ни пошла, везде натыкаюсь на ваш взгляд.

Гиллеспи: Я люблю вас!