Издранное, или Книга для тех, кто не любит читать
Шрифт:
Емельянов слегка оторопел. Давненько его так грубо не задевали. Но он-то ладно, он человек сформировавшийся, переживет, а вот мальчик может на всю жизнь запомнить, как его победоносная родительница смела человека с пути. И будет поступать так же. Ситуацию нельзя было оставить неразрешенной, следовало, во-первых, защитить собственное достоинство, во-вторых, поставить мамашу на место, но как-нибудь очень изобретательно — нельзя унижать мать при ребенке! — в-третьих, сделать так, чтобы мальчик навсегда склонился к убеждению
— Я могу обойти, — сказал Емельянов. — Но согласитесь: кто первый это сделает, окажется в моральным выигрыше! Почему вы лишаете мальчика возможности стать победителем?
Ни мамаша, ни мальчик его слов не поняли. Мальчик посмотрел с откровенной враждебностью, а мамаша, скинув перчатку, достала из куртки телефон и начала нажимать на кнопки, говоря:
— Сейчас мы узнаешь, кто победитель… Николай! — закричала она в трубку. — Быстро иди сюда, тут к нам какой-то маньяк пристал!
Говоря это, она повернулась в сторону ограды парка. За нею стоял большой черный джип. Из джипа тут же выскочил плотный, коренастый мужчина. И грузно побежал в сторону события.
— Зачем же вы неправду говорите? — укорил Емельянов. — Я не маньяк и я к вам не пристал.
— Мужу расскажешь!
А муж Николай уже приближался. В руке у него была какая-то железка.
Увидев, что жену пока не насилуют и ребенка не убивают, и вообще пока все как-то относительно мирно, он решил, что Емельянов выразил свои маньячные намерения только словами.
— Пошел отсюда! — крикнул он Емельянову, сбавляя шаг и взяв железку поудобнее.
Емельянову стало не по себе. Но он понимал: все происходящее для мальчика явится уроком навсегда. И ни в коем случае нельзя допустить, чтобы он думал, что нахрап и грубая сила всегда побеждают.
— На вашем месте, я бы сначала разобрался, в чем дело, — сказал Емельянов.
Но Николай разбираться не хотел. Жену и сына обидели, а как, за что и почему, это его не волновало. И по-своему, господа любители здорового образа жизни, он был прав. Но только по-своему. Емельянову же хотелось правоты общечеловеческой и для всех равной.
— Пошел, я сказал! — повторил Николай, подойдя совсем близко.
Емельянов помнил о спасительной роли юмора в жизни людей, поэтому сказал:
— Я бы с удовольствием пошел, но мальчик, как видите, решил, что у него приоритетное право быть на лыжне хозяином, он меня не пропускает!
— Чуть не спихнул ребенка, сучок! — пожаловалась мамаша, стимулируя решимость мужа.
— Неправда! — воскликнул Емельянов, но Николай, услышав, что его сыну грозила опасность, подскочил и толкнул Емельянова так, что тот упал, нелепо задрав лыжи.
— Иди, сыночка, иди! — ласково пропела мамаша мальчику, желая, чтобы тот поскорее миновал злого и дурковатого дядю.
— Как я пройду-то, он тут лыжи расставил! — капризно ответил мальчик. Но было
— А ты по снежку! — советовала мамаша.
— Я там полные ботинки наберу, — ответил хитрый мальчик, понимая, что нет для матери ничего страшнее, чем его мокрые ноги.
Николай и тут пришел на помощь.
— Чего грабли расставил? — ударил он ногой по лыжам Емельянова. — Убирай!
Такого унижения человека, то есть себя, в глазах ребенка Емельянов не мог допустить. Он отнюдь не убрал лыжи. Напротив, сохранив их на лыжне, он, опираясь на палки, встал и выпрямился.
— Объясните мне, — сказал он громко, но не срываясь на скандальные интонации, — какое вы имеете право распускать руки?
— Да я тебя вообще убью, идиот! — заорал Николай, замахиваясь железкой.
— Убейте, — спокойно сказал Емельянов.
Нет, он не настолько уж храбр, но он сумел разглядеть, что этот Николай хоть и способен в жизни на многое, однако к убийству еще не готов. Не дозрел.
Тот действительно был не дурак сидеть в тюрьме из-за какого-то лоха. Поэтому, отбросив железку, он ударил Емельянова кулаком. В лицо.
Емельянов упал вторично.
На мгновенье он даже потерял сознание, но тут же очнулся и увидел под собой на снегу кровь.
На эту кровь глядел и мальчик. С любопытством. Возможно, он до этого видел кровь лишь по телевизору и в компьютерных играх, а теперь вот — настоящая, яркая на белом снегу.
И он засмеялся.
А Емельянов почувствовал, что ненавидит и его, и папу Николая, и мамашу. Ему было уже не до воспитательных моментов. Двумя движениями он отстегнул лыжи, вскочил на ноги и, схватив палку, резко ткнул Николая в объемистый живот.
Тычок был удачным: Николай упал. Он был больше рыхл, чем силен. Емельянов, не теряя времени, ударил его в бок ботинком (тяжел был лыжный ботинок), а потом еще раз и еще.
— Папа! — закричал и заплакал мальчик.
— Милиция! — закричала мамаша, тыча в кнопки телефона и выставив в сторону Емельянова палку: боялась, что он нападет сейчас и на нее.
А Емельянов, бросив палку, схватил железку. Размахивая ею, он закричал:
— Пошли отсюда! Живо! Вместе с выродком своим! Я сказал!
Поднявшийся Николай порывался броситься на него, но мамаша, расставив лыжи и руки, вопила:
— Не связывайся с психом! Коля!
— Я сейчас вернусь! — пообещал Николай, подхватывая на руки плачущего мальчика.
Так они и пошли к родной машине: Николай с сыном на руках (лыжи мальчика болтались и мешали Николаю) и мамаша, снявшая лыжи, несшая их вместе с палками в охапке и поминутно оглядывавшаяся. Издали она крикнула: