Изгнание в рай
Шрифт:
– Мы, получается, сможем полностью сэкономить на электричестве? Да сорока киловатт – и на отопление хватит!
Михаил довольно улыбнулся:
– Похоже, Кнопка, мы с тобой на одном языке говорим.
…Он тоже всегда хотел жить в собственном доме. Но, в отличие от фантазерки Нины Васильевны, не собирался уезжать далеко от цивилизации. Пусть город, люди будут рядом – километрах в десяти. Асфальтовой, разумеется, дороги.
Вместо абстрактной картины «как в раю» у него имелось очень конкретное желание: дом обязательно должен стоять на высоком обрыве. И чтобы кругом –
А еще Михаилу мечталось, чтобы в его логове жил лишь он сам. И, возможно, жена. Но никаких экономок, садовников, горничных. Однако убирать или заставлять драить полы супругу он тоже не собирался. Есть решение куда изящнее: оборудовать свое убежище по только что появившейся технологии «умный дом». Пусть дорого – зато удобно.
…Однажды, когда еще жили с Настей, Михаил рассказал подруге о своей мечте. И та восторженно захлопала в ладоши: «Замечательная идея! Какой ты умный!» Однако после того разговора при каждом удобном случае подпускала шпильку, что жить отшельником – верный способ сбрендить, особенно для него, человека с неустойчивой психикой. И что настоящая жизнь может быть только в центре большого города.
А переубеждать красавицу Настю, Михаил знал, затея бессмысленная. Да и все равно на тот момент денег было только дачу снимать да изредка бриллианты спонсировать.
Однако сейчас, когда на подходе большие – по-настоящему большие! – деньги… да еще он, кажется, нашел единомышленницу…
– Кнопка, – задумчиво произнес Михаил, – мне твоя мечта нравится. Но скажи, что будет, когда у тебя родятся дети? Как ты их в школу думаешь возить, когда на сто километров вокруг никого?
– Ну… – смутилась Нина Васильевна. – Я так далеко не загадывала. Раз дети… можно что-нибудь другое придумать…
– Но в целом ты не против – жить в одном доме со мной?
– Ты еще спрашиваешь? – просияла она.
– Только я возьму тебя туда при одном условии. Ты должна изобрести для меня туалетный пюпитр.
– Что?
– Еще одна моя давняя мечта. Чтобы сидеть в туалете и журнал в руках не держать – он уже стоит на высокой подставке передо мной. И главное, страницы сам переворачивает. Голосовая команда или еще как-нибудь. Придумай сама.
– Миша…
Она взглянула на него жалобно, и слезы вдруг полились по ее лицу.
– Кнопка, ты что?! – всполошился он.
А девушка, всхлипывая, бросилась ему на шею, забормотала бессвязно:
– Миша, Мишенька! Неужели ты правда хочешь, чтобы мы вместе дом построили? И потом в нем жили?! Детей растили? Да такого быть просто не может! Я дурочка, детдомовка, а ты мне предлагаешь такое!!!
Он подхватил ее на руки.
И подумал: какое счастье, что с ним не красавица Настя, а эта нелепая, трогательная девчонка.
Михаил всегда считал детей бесполезными, шумными, чрезвычайно обременительными созданиями. Когда Настя говорила, что еще молода, хочет пожить для себя, охотно с ней соглашался. Надеялся, что вопрос с продолжением рода будет каждый год благополучно откладываться, пока не отпадет навсегда.
Но когда в его жизни появилась недотепа
Мальчик, наверное, получится в него. Старательный, серьезный, талантливый. Возможно, странный, даже аутист. А девочка – он почему-то не сомневался – выйдет очаровательной глупышкой. Станет таскать из школы «двойки» и виновато улыбаться.
Именно такую дочку ему и нужно.
Кнопка, правда, тоже утверждала, что рожать не собирается. Но мотивы у нее совсем другие были, нежели у рафинированной Настеньки. Нина Васильевна обожала завести свою лебединую песню: что в детдомах огромное количество отказников. И вся будущая жизнь малышей зависит от того, будут ли они расти в семье, на руках у мамы, или в казенных кроватках с деревянными заборчиками.
Михаил, безусловно, сочувствовал брошенным детям. Однако ребенка – простите за эгоизм – предпочитал своего. Кровного. И месяца через три после того, как стали жить вместе, решительно озвучил свою позицию:
– Усыновить без моего согласия ты все равно не сможешь. Поэтому давай договариваться. Сначала рожай мне двух своих, а дальше будем детдомовских брать. Сколько скажешь, хоть десяток.
– Куда мы их денем столько! – рассмеялась она.
– Ничего, – отозвался Томский. – Дом построим большой, места всем хватит.
Думал, обрадуется, что пришли к модному в те времена словечку «консенсус», но Кнопкины глаза погрустнели:
– А я сегодня на сайте отказников такую красотку видела, двух месяцев от роду. Абсолютно здорова, глазки грустные…
Но Михаил отрезал:
– Нет, милая. Хочешь дочку – рожай сама. От меня.
– Ладно, – покорно отозвалась она. – Как скажешь.
Но когда через месяц вручила ему тест с двумя полосками, лицо ее было абсолютно перепуганным.
Пролепетала:
– Миш, я думала, ошибка… Но это третий. Значит, точно: беременность.
Он чмокнул ее в нос:
– Молодец, заказ выполнила. Открываем шампанское – или ты теперь только морковный сок?
– Ты правда не сердишься? – недоверчиво спросила она.
– За что?
– За то, что вся жизнь твоя пойдет кувырком, – тяжело вздохнула она.
– Да ладно. Ну, будут временные трудности. Как у всех.
– Нет, Мишка, не как у всех, – пробормотала Кнопка. – Я сама несносная, а теперь еще ребенка на тебя повешу. Всеволод Семенович рассердится.
– Нин, ты с ума сошла? Кому какое дело до его мнения?
– Но твой друг прав, – вздохнула Кнопка. – Ты – необычный человек, у тебя очень важная работа. Тебя все должны беречь, пылинки с тебя сдувать. А тут вдруг младенец. И мамаша – полностью бесполезная.
– Кнопочка моя милая, да ты замечательной мамой будешь!
Но она опустила глаза:
– Ой, Мишка, я такая сволочь. Я тебя обманула… нет, даже хуже! Предала тебя. По полной программе.
– Что за ерунда? – растерялся он.
– Мне сразу надо было… Когда про детей заговорили… Сказать, что мне нельзя. И предохраняться как следует. А я… а я подумала: пусть Бог решает.