Изгнание
Шрифт:
Какой гротеск, почти смешно. Но чего ждала моя сестра? Этот человек профессиональный жулик и зарабатывает на жизнь мошенничеством. Что за наглость и спесь заставила ее думать, что она сможет перехитрить такого типа?
Бетси была готова расплакаться, и я сказал:
– Не проси меня о сострадании к ней.
Потом вкратце рассказал все, что знал о заговоре сестры и ее любовника.
Она закрыла лицо, заплакала и произнесла:
– Совершенно отвратительно, но мне ее теперь жаль еще больше.
Я не понял и спросил:
– Разве ты не ненавидишь ее за
– Ненавижу то, что она сделала, но все еще люблю ее.
– Ты говоришь так, несмотря на то, что она посылает меня на смерть?
– Что вы имеете в виду? – воскликнула служанка.
– В полиции уверены, что я писал анонимки и убил племянника герцога.
– Полная чушь.
– Чушь или нет, они собираются меня повесить.
Я разъяснил, как скомпрометировал сам себя.
Бетси схватила меня за руку и сказала:
– Они не должны вас поймать. Вы должны сбежать.
– Как? Дорогу охраняет полицейский.
– Тогда бегите и вырубите его.
Я еле справился со сдавленным смехом:
– У него ружье.
– Сделайте что-нибудь! Не сидите просто так и не ждите, пока за вами придут. Хотя бы попытайтесь сбежать. Неужели ничего нельзя сделать?
– Есть только одна возможность.
– Так воспользуйтесь ею! – прошептала она.
Она потянулась к старой тумбочке у кровати и достала маленькую коробочку. Открыв ее, она высыпала содержимое прямо на кровать. Там лежали ленточки, которые я ей подарил, и немного денег. Собрав монеты, служанка попыталась всунуть их мне в руку, говоря:
– Возьмите, вам пригодится.
Набралось около четырех шиллингов, все, что я ей давал, и еще несколько пенсов.
Я отказался, Бетси расплакалась, прижалась ко мне и сказала, что мне надо убежать, даже несмотря на то, что она будет тосковать. Я ее успокоил, потому что не хотел, чтобы Евфимия нас услышала, но заметил, что сам в слезах.
Наконец я ушел.
Хотя я убедил самого себя, что был в неведении, но знал, что Эдмунд чувствовал ко мне то, чего я не мог дать в ответ, и я воспользовался этим, приняв от него деньги, не думая о последствиях. Теперь я сделал то же самое с Бетси.
Кажется, я больше ничего не боюсь. Всю свою жизнь я был напуган. Теперь понимаю, что больше всего я боялся правды. И когда мама пригрозила страшным разоблачением, я испугался не потому, что не знал этого, но потому, что в каком-то смысле знал. Я знал, как жестокий эгоизм отца изуродовал нашу семью. Знал, с каким страхом мы ходили на цыпочках, стараясь не разбудить спящее чудовище. Я знал, что отец был способен на все ради удовлетворения своих аппетитов, даже если я не догадывался об истинной природе его склонностей. Мы втроем страдали от того, что надо было приспосабливаться. Дух мамы был сломлен его требованиями, и мы с сестрой были вынуждены защищаться хитростью и лестью. Евфимия заплатила гораздо большую цену, чем я.
В моем сердце злость к Евфимии, но все же ненависти там нет. Не знаю, какую власть имел отец над ней, но что-то случилось,
Бетси права. Лучше погибнуть при попытке бегства, чем ждать здесь и позволить им повесить меня.
Мысль, посетившая меня, когда я гулял с полицейским на хвосте, совершенно глупая, сумасшедшая и опасная. Но при ясном свете дня она казалась возможной, поэтому я отправился в магазин и пустил ложный след. Я заставил миссис Дарнтон думать, что я стремлюсь в Рай, но на деле, если рисковать, то лучше отправиться на запад, чтобы после моего исчезновения полиция устремилась бы в неверном направлении.
Не представляю, что должна чувствовать мама. Она пожертвовала своим сыном, к которому должна бы испытывать хотя бы что-нибудь, как бы сильно ни подавляла это чувство. И вот теперь она понимает, что все напрасно. Они с Евфимией останутся без средств, и через несколько месяцев кузина Сибилла выгонит их из дома.
Я дам ей еще один последний шанс.
У меня только четыре шиллинга и семь с половиной пенсов. С этим далеко не уйдешь.
Убедившись, что мама и сестра поднялись наверх, я спустился в гостиную и в темноте отыскал корзинку с рукоделием, как обычно лежавшую на диване. В потайном кармашке я нашел несколько соверенов, немного серебряных и медных монет. Я насчитал четырнадцать фунтов, тринадцать шиллингов и десять пенсов одной монетой.
Оставив деньги на месте, я поднялся наверх к маме.
Очень осторожно постучавшись в ее гостиную, я открыл дверь. Пусто. То же самое я сделал с внутренней дверью, и мама позвала войти. Она сидела у туалетного столика, причесывая волосы и, увидев меня, вздрогнула.
Я приложил к губам палец, давая понять, что говорить лучше тихо, чтобы Евфимия не услышала.
Я сказал:
– Завтра меня арестуют, и если ты мне не поможешь, то сама знаешь, что со мной случится.
Она сидела, отвернувшись от меня.
– Меня повесят.
Она медленно повернулась и посмотрела на меня, все еще держа в руке расческу. Тихим голосом она произнесла:
– Ричард, это неправда. До такого не дойдет.
– Конечно, дойдет. Ты всегда умела убедить себя в том, чего тебе хотелось, но теперь так не получится. Герцог не успокоится, пока убийца его племянника не будет казнен. Все улики против меня.
– Они тебе ничего не сделают. У тебя в голове всякие разные мысли. Ты вел себя очень странно. Ты…
– Если хочешь помочь мне, то расскажи полицейскому правду. Не обязательно всю. Евфимии тоже можно помочь. Но ты должна рассказать ему все про Лиддиарда. Злодеяния совершил он, а Евфимия ничего не знала.