Изгнание
Шрифт:
Веки Амелии задергались, она попыталась что-то сказать, но Китти сжала ей руку.
— Успокойся, мам, не нужно. Ты должна поспать.
Китти поманила Сару в большую комнату.
— Мне нужно убедиться в смерти папы и Присциллы, — сказала она твердым, спокойным голосом. — Я снова иду туда.
В уголке левого века Сары дернулся маленький мускул.
— Они мертвы, Китти. Не выходи из хижины. Прошу тебя…
— Но я должна! Мы думали, что и мама умерла. А что если кто-нибудь из них еще жив?
Сара, закусив
— Будь готова сразу же закрыть ее на засов! — предупредила ее Китти.
Через секунду она уже сходила с крыльца, приближаясь к таинственным длинным теням на траве.
Она взглянула на Присциллу, пытаясь загнать назад, в желудок, подкативший к горлу жгучий ком тошноты. Ее сестра умерла, в этом не было никакого сомнения: правая сторона лица была вдавлена в череп. Они забрали и ее скальп. Над трупом носились тучи мух.
Мучительно сглатывая слюну, Китти продолжила свою скорбную миссию. Глазами она обшаривала двор, каждую секунду ожидая услышать этот невыносимый пронзительный вопль, почувствовать удар каменного топора по голове. Но вокруг было тихо. Когда она подошла к сараю, слышалось лишь назойливое жужжание мух. Китти опустилась перед отцом на колени.
У Джозефа, судя по всему, была сломана шея. Она торопливо закрыла ему веки и, инстинктивно наклонившись, поцеловала холодную щеку. Поднявшись на ноги, она увидела лежащую на земле корову с отброшенными в сторону копытами. Индейцы вспороли ей брюхо, и внутренности вывалились на траву. Там, на кишках, она увидела крошечного мертвого теленка…
Жжение в горле все усиливалось, и больше она уже не могла сопротивляться ему. Прислонившись к краю сарая, она выплеснула наружу содержимое желудка. Ее рвало до тех пор, пока не потекла желчь.
Вся дрожа, она повернула к хижине, чувствуя, как горят ее сухие, бесслезные глаза. Вдруг ей в голову пришла странно утешительная мысль: если уж ей предстоит жить — а она была решительно, бесповоротно настроена на это! — в жизни ее больше не будет ничего страшнее того, что произошло в этот день несчастий.
11
Когда наступили сумерки, Китти со вздохом облегчения увидела, как к привязи возле сарая подошли их лошади. Она опасалась, что индейцы обнаружат их и уведут с собой, но теперь, когда они вернулись с пастбища, знала, что нужно делать.
— Сегодня ночью мы поедем в форт! — объявила она.
За прошедшие спокойные часы ужас так и не исчез из глаз Сары.
— Но ведь они могут быть там… Где-нибудь притаиться…
— Да… Но там есть люди, которые знают, что нужно маме. Там у нее будет гораздо больше шансов выжить. И потом, если мы сейчас же не уедем отсюда, на рассвете они могут вернуться… и уже не вчетвером. Тогда будет поздно. Надо рискнуть, Сара, и рискнуть сейчас!
Сара подумала и в конце концов согласилась.
Как
Кобылы при ее приближении забили копытами: занервничали, почуяв запах крови.
— Ну-ну… — нежным ровным голосом успокаивала она их, — Нелли… Молли… — и гладила их по мягким теплым шеям. Девушка старалась не глядеть на распростертое рядом тело отца, заставив себя думать о другом.
Она заметила, что рыже-пестрая корова не вернулась с пастбища: вероятно, индейцы убили и ее. Не вернулась и Леди. Китти хотела позвать ее, но не решилась. Ничего необычного в этом нет, убеждала она себя, гончие часто пропадают на день, на два — поохотиться, а потом возвращаются домой — голодные, все в репьях, отчаянно вертя хвостом…
Фургон стоял по ту сторону сарая, и она быстро впрягла лошадей: ей никогда еще не приходилось этого делать, но она много раз видела, как проделывал эту операцию отец, и потому справилась с нею. Потом забралась на скамью и, чуть слышно цокая, направила лошадей с фургоном поближе к крыльцу. Она все время оглядывалась, пристально изучая предательские тени, сердце в груди бешено колотилось. Сара ожидала ее в дверях в полной темноте: они решили не зажигать масляных ламп, чтобы не стать легкими мишенями.
— Вот, — сказала Сара. — Я принесла стеганое одеяло, чтобы подложить ей под спину.
Китти, подобрав юбки, влезла в фургон и расстелила одеяло на дне. Завязав под подбородком Амелии тесемки шляпки от солнца, чтобы повязка не съехала с головы, они вынесли ее из хижины и уложили на дно фургона.
Амелия все еще не открывала глаз и громко стонала. Китти, дрожа всем телом, упала перед ней на колени и наклонилась к самому ее уху:
— Мы едем в форт. Все будет в порядке, мам! Ты слышишь меня? Это я, Китти!
Веки матери слегка дернулись, но Китти сомневалась, что она вообще что-то слышала.
Сара принесла из хижины легкое шерстяное одеяло, и они укрыли Амелию от холодного ночного воздуха.
— Ну, теперь все… — сказала Китти. — Влезай. Я сейчас вернусь.
Она бросилась назад в хижину, схватила ружье и две последние простыни из бельевой корзины. Сбежав с крыльца, протянула ружье Саре, которая сидела сгорбившись, подавшись вперед и опустив глаза, словно не желала смотреть на бесконечную черную вереницу ожидавших их впереди деревьев. Жена Романа была бледна как призрак, руки ее заметно дрожали, но все же она молча взяла ружье и поставила его между ног.