Изгнанник (L'Exil?)

Бенцони Жюльетта

Тем временем, достав из-под камня походный мешок, который он зуда спрятал перед тем, как отправиться на конюшню, Артур галопом мчался на юг. Примерно двадцать лье отделяли «Тринадцать ветров» от Байе. Для такого тренированного всадника, как он, это просто пустяк! На другой день к вечеру он уже будет там.

Глава VIII

Улицы Байе

Как и во многих городах Нормандии, в Байе была своя гостиница «Золотой лев» — герб обязывает! — самая красивая и самая популярная в городе. Она находилась на улице Сен-Жан, которая вместе с улицами Сен-Патрис, Сен-Мало и Сен-Мартен составляла главную артерию города. Стоящая недалеко от собора гостиница привлекала благородных постояльцев из числа

местных жителей. Крупные фермеры, нотабли и путешественники, обладающие хоть каким-нибудь влиянием, охотно приходили сюда, в два больших зала с почерневшими потолочными балками, чтобы полакомиться колбасами, сосисками и требухой, запивая все это белым вином и водкой, и поиграть в карты или в шашки.

В общем-то это было единственное веселое место в этом городе, население которого до Революции состояло в основном из священнослужителей. После трагических событий Революции Байе снова погрузился в сонную атмосферу прошлых лет, которую не нарушали размеренные шаги людей в сутанах, большинство из которых служили в великолепном соборе Нотр-Дам, истинном воплощении нормандской готики. Вернулись к жизни несколько монастырей и особняки, в которых местная аристократия училась жить заново под звон колоколов, отмеряющих время, как в Средние века.

А Виктор Гимар, со своей стороны, видел в «Золотом льве» своего рода благословение. Гостиница была теплым островком среди сурового существования, на которое он обрекал себя уже более двух месяцев, с той поры, как он пообещал Гийому присматривать за Элизабет. Им, впрочем, двигала в большей степени любовь, чем чувство долга. Желание схватить за шиворот принца вовсе не было его самым большим желанием, пусть даже он и добился того, что Фуше дал ему именно это задание — очень и очень непростое, — которое следовало выполнить на земле Нормандии. А Луи Шарль носил титул герцога Нормандского, и преданность прежнему режиму оставалась в этих краях очень глубокой. Гимар прекрасно понимал, что «герцогиня», как он называл Элизабет, когда был в плохом настроении, навсегда возненавидит его, если увидит, как он берет под арест ее мужа. Молодой человек надеялся, что, когда Луи Шарль появится в Байе, ему удастся убедить его бежать за границу одному. Тогда Виктор сможет привезти Элизабет к семейному очагу. Его любовь к Элизабет становилась все сильнее. И только поэтому этот человек действия, молодой, с бьющей через край энергией и жизненной силой, смирился с тусклой монотонной и однообразной жизнью в Байе.

Приехав в город, он представился властям под своим настоящим именем: барон Виктор де Класи, историк искусств. Гимар сообщил, что прибыл сюда в поисках документов, необходимых ему для работы. По его словам, труд будет посвящен сокровищу епископов Байе и, в частности, знаменитому «Полотну Победы». Считалось, что оно принадлежало королеве Матильде. Благочестивые руки городских кружевниц укрывали его во время беспорядков, чтобы в конце концов вернуть муниципалитету. Имя и благопристойное занятие открыли перед ним двери некоторых дворянских особняков, в число которых, однако, не вошел особняк Шарлотты де Вобадон. Полицейский и не пытался туда попасть. Напротив, ему, опытному сыщику, не потребовалось много времени, чтобы понять, что Элизабет скрывается именно там. Городок был маленьким, улицы — тихими, за исключением базарных дней, жители внимательно смотрели в окна, поэтому приезд юной и прекрасной наездницы, одетой в черное, едва ли мог остаться незамеченным. Пусть даже жители Байе, как, впрочем, и большинство нормандцев, считали сплетни недостойным занятием. Поэтому Виктору не составило никакого труда вычислить ее убежище. Все знали, что у госпожи де Вобадон живет кузина, находящаяся в глубоком трауре, и это освобождало ее от обязанности принимать у себя гостей и близких друзей. Кроме того, гостья выходила только для того, чтобы отправиться в собор на мессу.

Получив все эти сведения, сын балерины довольствовался скрытым наблюдением, предпочитая избегать встречи с Элизабет. Случайная встреча могла бы поставить его в трудное

положение: у дамы его сердца было отличное зрение. Она бы мгновенно его узнала. Дочери Гийома Тремэна было известно, что он полицейский, и едва ли она захотела бы общаться с ним, пусть даже и находила его симпатичным.

На всякий случай Гимар все же изменил свое лицо с помощью усиков и бородки, придававших ему сходство с отставшим от времени мушкетером. Ему удалось поселиться прямо напротив интересующего его дома у вдовы нотариуса, женщины уважаемой и очень больной. Она жила чрезвычайно скромно — из-за своей скупости! — с преданной служанкой. Жилец, который платит, барон и литератор, показался ей Божьим даром, хотя она и опасалась, что он будет жечь слишком много свечей по вечерам, когда сядет работать.

Но «барон» ее быстро успокоил: он намеревался рано ложиться спать, поэтому свечами он будет пользоваться мало. Вдове, разумеется, незачем было знать, что ее жилец предпочитает сидеть в темноте, чтобы наблюдать за тем, что происходит в доме напротив. Его жилье оказалось удобным, но навевало такую печаль, что Виктор предпочел столоваться в «Золотом льве», где его быстро стали считать завсегдатаем. Теплая атмосфера помогала ему немного прийти в себя после долгах часов, проведенных в абсолютной тишине своей комнаты с подзорной трубой. Кроме того, именно в гостиницу приносили самые интересные новости.

Виктор Гимар был там и этим утром — пятница, базарный день — когда в большой зал по двум ступенькам спустился совсем молодой человек Он отказался от общего стола и указал на круглый столик в укромном уголке у камина. Высокому и худому юноше могло быть шестнадцать или семнадцать лет. Одетый довольно элегантно, он явно не принадлежал к числу простых смертных. Его лицо мгновенно привлекло полицейского до такой степени, что он даже оставил в покое прекрасный морской язык в сметане, который ему только что подали. Юноша был живым портретом, более молодым и худощавым, отца Элизабет, этого удивительного Гийома Тремэна, чье появление в его, Виктора, жизни изменило ее течение.

Гимар сначала решил, что оказался во власти иллюзии, и ему захотелось от нее отделаться. В самом деле, он слишком много думает о своей «герцогине»! Если ему всюду мерещатся Тремэны, то скоро он окажется в сумасшедшем доме! И все же Гимару никак не удавалось отвести взгляд от нового посетителя. Даже тогда, когда зал заполнили пассажиры дилижанса, отделив их друг от друга шумным занавесом. Так как Виктор не видел юношу, ему пришлось заняться содержимым своей тарелки. Он продолжал трапезу, уголком глаза поглядывая в направлении камина и размышлял, пытаясь догадаться, какая связь может существовать между молодым человеком и хозяином дома «Тринадцать ветров». Гийом рассказывал ему о сыновьях, обоим было примерно по четырнадцать лет. Этому юноше могло быть на два или даже три года больше. Кузен, быть может? Но зачем он тогда приехал именно в Байе, если Гийом, по его словам, хотел скрыть от своей семьи странную судьбу, выбранную его дочерью?

Устав от дискуссии с самим собой, Виктор Гимар закончил ужин, встал и отправился побеседовать с прекрасной Мадлен Ле Прово, женой хозяина гостиницы, занятого на кухне. Белый кружевной чепчик Мадлен то и дело мелькал между женскими шляпками, украшенными перьями.

Прекрасная хозяйка гостиницы питала к Виктору слабость. Когда она увидела, что он направляется к ней, то поспешила оставить двух путешественниц, с которыми вела беседу.

— У вас недовольный вид, господин барон! Вам не понравился ужин?

— Ни в коем случае, моя дорогая хозяйка! Напротив, все было отлично. Просто к вам только что приехал молодой путешественник, и мне показалось, что я его узнал. У него рыжие волосы, и он устроился в уголке у камина.

— Я понимаю, о ком вы говорите. Но если вы знакомы, вам следовало бы подойти к нему и поговорить. Он юный дворянин, точно! Это видно по манере держаться, по его речи и... и по его коню.

— Я давно его не видел и могу ошибиться. А я страшно боюсь попасть в неловкое положение.