Изгнанник с Серых Равнин
Шрифт:
Лик короля стал чернее тучи; он сжал рукоять меча. Пелиас видел это, но у волшебника не дрогнула ни одна жилка. Он продолжал говорить спокойно и холодно:
— Пусть тебе послужит утешением то, что в противном случае твоей королеве суждена ранняя смерть. Считай, что я таким образом спасаю ей жизнь.
— Горазды вы, колдуны, жар чужими руками загребать, — в голосе киммерийца, казалось, не осталось ничего человеческого; лишь неутолимая звериная жажда крови звучала в нем. Граф Просперо вздрогнул; ни разу до сих пор он не видел своего короля таким. — Хорошо, я поеду! Ты не оставляешь мне выхода.
— Освободи пленника.
— Ну нет, колдун, — протянул киммериец, — проводником со мной поедет одна голова. Этого хватит.
— Конан! — Голос чародея загремел, заполняя собой покои. — Освободи его, или это сделаю я!
— Даже так? — удивился киммериец. Пелиас молчал. Значит, ты мне еще не все сказал, колдун.
— Я тебе многого не сказал. Ты знаешь только то, что тебе нужно знать.
Конан задумался. Просперо сидел, затаив дыхание. Казалось, разговор с волшебником принимает не совсем приятный оборот.
— Я могу остаться во дворце заложником, — вдруг произнес Пелиас. — Можешь даже заточить меня в темнице. Даю слово, что не попытаюсь бежать.
Конан криво усмехнулся:
— Убирайся назад в свое логово, и чтобы ноги твоей здесь не было! Я освобожу его, твоя взяла! Он поедет со мной, а твоего смрадного духа во дворце мне не нужно. Я дам тебе знать, когда мы вернемся… И если слова твои лживы, то берегись, маг!
Глава 6. НАЧАЛО ПУТИ
В сопровождении Просперо и Пелиаса король спустился в темницу, где, опутанное сетью и цепями, лежало тело Зольдо. Палач, немой и горбатый, страшный, как само это подземелье, снял цепи и, повинуясь взмаху королевской руки, прихрамывая, удалился. Конан поставил на сырой пол ларец, который принес с собой, затем склонился над телом и несколькими взмахами ножа освободил его от оставшихся пут.
Обезглавленное тело, почувствовав свободу, сразу пришло в движение, поднялось на ноги и уверенным шагом направилось к ларцу; обрывки сетей свисали с его плеч и волочились по полу. Шумный вздох прорезал тишину, царившую в темнице. Граф Просперо, с побледневшим лицом, расширившимися глазами следил за действиями мертвеца. Взгляд графа был прикован к обрубку шеи, где на ровной поверхности среза белела кость, и круглым провалом виднелось отверстие перерубленного горла.
Тело приблизилось к ларцу и опустилось перед ним на корточки. Действия обезглавленного трупа были четкими и осмысленными, как будто голова, лежащая в ларце на расстоянии управляла им. Руки уверенным движением подняли крышку ларца и извлекли из него голову, затем приставили ее к шее; бледный, еле заметный сполох пробежал в том месте, где отточенная сталь рассекла мертвую плоть.
Зольдо опустил руки и сделал несколько вращательных движений головой.
— Наконец-то, — сказал бессмертный и принялся сбрасывать с себя остатки сети.
Киммериец резко повернулся и, не сказав ни слова, покинул подземелье, оставив чародея и графа в растерянности.
— Следуй за нами, — повелел Пелиас бессмертному. Желтые глаза Зольдо остановились на Просперо, изучая его; графу стало неуютно под пристальным взглядом того, кого первый и бесстрашный из полководцев Аквилонии справедливо считал чудовищем.
— Пойдем, Просперо.
Волшебник коснулся плеча графа, и Просперо еле сдержался, чтобы не отпрянуть. Но внутренний порыв полководца ничего не могло скрыть от Пелиаса. Лицо чародея
— Ах, Просперо, Просперо… — грустно обронил он.
Они поднимались по крутой узкой лестнице. Граф шел впереди, освещая дорогу; за ним, постукивая посохом по каменным ступеням, поднимался Пелиас. Зольдо шел третьим, чему граф был несказанно рад; меньше всего на свете ему бы хотелось, чтоб за его спиной вышагивало исчадье с Серых Равнин, приводившее его в дрожь. Просперо никогда не был трусом; своей отвагой полководец заслужил уважение солдат, которыми командовал в десятках сражений. Конечно, не только храбрость сопутствовала его славе среди друзей и недругов, но и она была не последним его достоинством. Однако колдовство внушало страх Просперо, как и любому другому человеку, столкнувшемуся с ним. За время своей службы королю Просперо приходилось уже встречаться с магией, но так близко и зримо это происходило впервые.
Граф шел, сжимая роняющий капли смолы факел, и мучительные раздумья переполняли его. В свое время, кода король в одиночку отправился в дебри Кхитая, Просперо частенько наведывался к Пелиасу, который с помощью магии старался следить за киммерийцем и передавал графу новости о странствующем короле. Жизнерадостный и насмешливый, чародей пришелся по нраву Просперо. А теперь Пелиас предстал ему в совершенно иной стороны.
Когда узкая лестница окончилась, граф Понтайнии решился. Замедлив шаг, он поравнялся с магом.
Волшебник предугадал его желание.
— Я слушаю тебя, граф Просперо, — произнес он.
Полководец замялся, подбирая нужные слова.
— Пелиас, я вполне могу поверить твоим речам о грозящих нам бедствиях, заключенных в… — Просперо незаметно качнулся головой в сторону Зольдо. — Я доверяю тебе, сам не знаю почему… Но что заставило тебя поступить именно таким образом? Наша бедная королева… Неужели не было другого выхода?
По губам волшебника пробежала невеселая улыбка.
— Друг мой, — сказал Пелиас, — я надеюсь, что ты позволишь мне называть тебя так? — Просперо кивнул. Когда на чашу весов положено так много, то приходит время нелегких решений. Если ты обеспокоен тем, что между мной и королем пробежала черная кошка, то тут уж пока ничего не поделаешь. Лишь время исправит это, расставив все по своим местам.
— Но ведь ты мог приехать и рассказать обо всем Конану, не впутывая в это дело королеву Зенобию?
Волшебник вздохнул.
— Дорогой Просперо, неужели ты так плохо знаешь своего короля? Да, я бы мог приехать и все рассказать ему… Возможно, он бы согласился, а возможно, и нет. А вот его «нет» — этого мне допустить никак нельзя. Мне необходимо было вынудить его ехать, чего бы это ни стоило! Поверь, я бы мог вообще остаться в тени — Зольдо вынудил бы его ехать, а я — я вышел бы на сцену лишь в последний момент. Но, памятуя о нашей дружбе, я решил не прятаться.
— Он никогда не простит тебе того, что ты сделал.
— О, нет! Конан был и остался в душе тем, кто он есть. Поверь, он возможно даже и рад, что вновь отправится в путь, как в старые добрые времена. Он гневается на меня за то, что я вынуждаю его " не в привычках Конана действовать помимо своей воли. Однако предстоящее странствие делает его счастливым.
— Но ты противоречишь самому себе! — Тень недоверия легла на лицо полководца.
— Это только кажется, потому что мне ведомо больше, нежели я вам сказал.