Изгнанник. Арка 3. Том 2
Шрифт:
Несколько секунд ничего не происходило. А потом Йегероса словно что-то ударило снизу, и он охнул от боли.
— Что с тобой брат? — тут же подскочил к нему Фартхарос, — что такое?
— Да ничего, — слабо улыбаясь, пробормотал Йегерос, — просто в спину вонзился какой-то клинок… или игла. Не страшно, не страшно. Я уж боялся, что сейчас появится какая-нибудь призрачная лапа и будет мне брюхо сдавливать и каким-нибудь клинком кишки перебирать. Ну… чтобы всё было так, как на картинке. А так оно… даже и не страшно совсем. Только… последняя просьба у меня.
— Говори, —
— Передайте Аламейко, — слабо шептал Йегерос, — чтобы он наделил полномочиями власти моих учеников. У меня их было трое, он знает, о ком я говорю. Только, — в этот момент Йегерос сжал мою ладонь чуть сильнее, — пусть он проследит, чтобы они получили власти поровну, хорошо? Пусть в Кастильве будет так же, как и в Корроско.
Голос Йегероса слабел, и мы понимали, что Храм хоть и медленно, но методично вытягивает из него жизнь. Этот процесс уже нельзя было обернуть вспять.
— Сейчас, когда смерть уже близко, — из последних сил хрипел Йегерос, — я понимаю, что был не самым плохим правителем… но всё равно сделал много ошибок. А их можно было бы избежать, если бы кто-то равный вовремя меня остановил. Так пусть они попробуют вместе, втроём. Может… может, так действительно будет лучше…
Его голос затих окончательно. А в следующее мгновение глаза его закрылись, а рука — выпала из моей ладони. После чего его тело начало медленно сереть и иссыхать. Стоило отдать Храму должное: он избегал лишних унижений и лишней показухи. Приняв жертву, он позволял ей просто отправиться в небытие. И мёртвое тело Йегероса становилось всё тоньше и прозрачнее. Пока, в конце концов, оно не иссохлось окончательно и стало горстью пыли, которую тут же разметал невесть откуда взявшийся ветер.
Гулко сглотнув, Фартхарос подошёл к постаменту, на котором осталась одежда Йегероса. Он бережно взял его штаны и аккуратно сложил их. После этого собрал ремни с флягами и подсумками, которыми тот был опоясан, и аккуратно положил их сверху. Наконец, он подобрал сандалии Йегероса и разместил их рядом. После чего встал на одно колено и, закрыв глаза и сцепив перед собой руки, принялся шептать молитву. И — удивительно — ровно в тот самый момент, когда он закончил, по левую сторону от нас открылась дверь, которая вела в темноту…
— Скорее Дэмиен, — гулко пробормотал он, — пошли отсюда скорее, прошу тебя…
В принципе, мы с Фартхаросом не сильно удивились, когда спустя минуту блужданий по беспросветному коридору вышли в точно такую же комнату с точно таким же постаментом и теми же самыми двенадцатью факелами.
— Проклятье! — с ненавистью прошептал Фартхарос, — мы как будто кругами ходим в одно и то же место!
— Ну почему же, — возразил я, хотя мне самому уже от такой цикличности было не по себе, — рисунки на стенах разные же? Значит, мы всё-таки куда-то движемся.
— Это ещё вовсе не факт, что оно на самом деле так и есть, — ответил Фартхарос, — рисунки на стенах могут меняться в зависимости от воли самого Храма.
— Я,
— Как именно?
— Мы бы все уже были мертвы, — ответил я, вспоминая, какую ужасную цену заплатили четверо моих предшественников в первом Храме. Мало того, что они умерли — даже в мёртвых телах их души оказалась заперты в Храме без возможности уйти и начать жизнь заново. Самому первому, Олег, у так вообще пришлось сидеть в Храме двести авиальских лет и больше тысячи земных. Хотелось бы верить, что за такое издевательство Хранительница получила отдельное наказание.
— Ну что, по той же схеме? — спросил я, подходя к факелам.
— Нет, подожди, — внезапно попросил Фартхарос, — я хочу попробовать ещё раз. Просто… понимаешь… мне кажется, что я тоже не выйду отсюда живым. Я… я всю жизнь ненавидел этого альбиноса, и когда он истекал кровью у врат этого Храма… я в жизни никогда не был так удовлетворён местью. И я тотчас за это расплатился… я потерял единственного брата, и что-то мне подсказывает, что и меня Храм так просто не отпустит.
— Звучит так, как будто ты и сам не хочешь выжить! — испуганно возразил я, — это неправильно! Йегерос был прав: у тебя есть семья, тебе есть, к кому возвращаться, есть, ради кого жить! Ты можешь так просто умереть!
— Я буду счастлив, если мне удастся выйти отсюда живым, — ответил Фартхарос, — но если ради того, чтобы в Руарх вернулась вода, мне тоже надо будет умереть — я это сделаю. Я не поверну назад после того, как Агер и Йегерос безропотно принесли себя в жертву! Что до моей семьи… Филика поймёт. И Шеала тоже уже большая девочка, кроме того, у неё есть Викай, к которому она уже долгие аквоты неровно дышит. Видимо, теперь он, наконец, своего добьётся. В любом случае, я хочу попробовать укротить это пламя ещё раз. Если уж это будет последнее, что мне суждено сделать в жизни.
— Ты не сможешь его укротить, — я покачал головой, — ты что, забыл, что я тебе говорил? Это не враг и не животное, требующее подчинения. Это отражение твоих внутренних страхов и конфликтов. И если ты не примиришься с самим собой, и с тем, что уже случилось, в том числе и по твоей вине — то это пламя так и будет тебя жечь. А особенно — если ты винишь себя за то, в чём твоей вины не было. Если ты винишь себя в смерти Йегероса и Агера, то…
— Хватит, я понял, умолкни! — рявкнул Фартхарос. Я лишь улыбнулся в ответ и сделал приглашающий жест рукой по направлению к факелам.
В этот раз Фартхарос пытался взять себя в руки больше пяти минут. После чего подошёл к факелам и, глубоко вздохнув, зачерпнул руками огонь.
— Я смогу, — сквозь стиснутые зубы шептал он, делая неловкие шаги к стене, — я смогу, я смогу… да проклятье!
Не вынеся жара, он снова затряс руками. И радужное пламя тотчас пропало, совершенно не собираясь задерживаться там, где его видеть не хотят.
— Да я не понимаю, Дэмиен, как ты с ним справляешься? Объясни хотя бы сейчас! — взмолился Фартхарос.