Изгнанник
Шрифт:
Но у отца не было старой шпаги, не говоря уж о старой лошади. И у деда не было.
Жизнь вдруг распахнулась перед юнцом, как длинная анфилада одинаковых комнат, вся, до самой последней. Сорок лет топтания на месте, а там, где финиш, — там, где у других маршальский жезл, к примеру, — там транзистор «Дорогому сослуживцу». Убейте меня сразу, пожалуйста. Пока мне только семнадцать.
Единственный человек, который понял бы сейчас отчаяние Авденаго, звался Николай Иванович Симаков, преподаватель русского языка
Придется голубчику Авденаго разбираться со своим будущем в одиночку. Он даже Деянире с этими мыслями позвонить не мог. Деянира — та еще язва, сразу начнет его высмеивать. Ей хорошо, у нее есть своя жизнь. А Авденаго навсегда застрял у Морана.
Он вошел в квартиру с покупками и сразу прошел на кухню. Из гостиной, где Джурич Моран изволил закисать на диване, доносилась музыка. Моран услышал, что Авденаго пришел, и завопил:
— Эй, раб! Эй!
— Сейчас, — буркнул Авденаго себе под нос. — Вишь, зануда. Продукты в холодильник положить не дает, сразу орать ему надо.
— Что ты там бормочешь? — вознегодовал Моран и бурно зашевелился на диване. — А ну, иди сюда! Господин кличут!
— Сейчас, — досадливо повторил Авденаго, скрываясь на кухне.
Пес вырвался из гостиной и метнулся за ним. За последнее время щенок здорово вырос. В общем-то, он уже перестал быть щенком. Превратился в веселого кобеля, хвост свернут в причудливую многослойную баранку, уши как у зайца, ну, может, чуть поменьше. (Моран уверял, что как у эльфа). Пес желал проинспектировать покупочки. Авденаго беспощадно отгонял его от сумок, но пес все равно всюду совался холодным и мокрым носом.
Вслед за псом на кухне возник Джурич Моран.
— Я тебя зачем дома держу? — вопросил он у Авденаго.
— Чтоб помыкать, унижать и чтоб я посуду мыл, — сказал Авденаго. — Для чего же еще?
Моран прямо задохнулся от подобной наглости.
— Я тебя для компании держу! — рявкнул он. — Чтоб было с кем слово перемолвить! Чтоб было, кому стакан воды мне подать на старости лет!
— Заладил, — огрызнулся Авденаго. — Стакан воды ему. Дайте продукты разложить, собака ведь украдет.
— Ну и пусть украдет! Это господская собака! Ей дозволено!
— Так ему же плохо будет, — объяснил Авденаго. — Если он, к примеру, сыр в упаковке сожрет.
— Мой пес не такой дурак, чтобы в упаковке жрать.
— А вдруг случайно? — предположил Авденаго. — Вот вы, помнится, Как-то раз сосиски съели прямо в целлофане.
— Сардельки-то можно в оболочке, так почему сосиски нельзя? — проворчал Моран.
— Многие беды проистекают от неразумия, — сказал Авденаго.
Он закончил наконец разбирать пакеты и закрыл холодильник. Пес с сожалением проводил взглядом колбасу, но быстро утешился и побежал опять
Понукаемый Мораном, Авденаго вошел туда и остановился на пороге.
— Что?
— Слушай.
Моран опять улегся на диван и включил музыку.
Некоторое время все трое слушали: Моран — с восторгом, Авденаго — скучая, а пес — просто радуясь близости к хозяину.
Потом Моран сказал:
— Дошло до тебя?
— Что? — спросил Авденаго.
— Музыка.
— Я понял, что это музыка.
— Осел! Это «Анюта» Гаврилина.
— Композиторша такая?
— Ты не человек, ты — кобылье вымя, Авденаго. «Анюта» — название произведения. Гаврилин — композитор.
— А, — сказал Авденаго без малейшего интереса.
Моран прибавил звук и закричал:
— Гаврилин! Вот это был — тролль! Из троллей тролль! Да я просто уверен, что он — истинный подменыш!
— Вас послушать, так все кругом подменыши, — проворчал Авденаго.
— Человек не мог такое написать, — продолжал Моран. — Я уже третий час слушаю. Сверхчеловечески! И такие чувства во мне пробуждает! Да меня просто распирает от ощущения собственного величия. Это музыка такая! Троллиная. Она пробуждает во мне осознание моей творческой мощи. Понимаешь?
— Нет, — сказал Авденаго, хотя на самом деле все он прекрасно понимал. И ему было тоскливо.
— С каждой нотой я все более осознаю, насколько же я велик, прекрасен, значителен… — продолжал Моран. — Как чудесен мир оттого, что в нем есть я.
Авденаго криво пожал плечами. Ему хотелось поскорее разобраться с обедом и пойти спать. День не имел никакого смысла. Просто еще один день из череды одинаковых. Это у Морана что ни сутки — то новое озарение, а Авденаго просто коснел. В двадцать лет коснеть — не занятие.
— Я сегодня размышлял о существах Первой Реальности, — продолжал Моран, — назовем их Р1, и о существах Второй Реальности, назовем их…
— Р2, — с кислым видом завершил фразу Авденаго. — Очень увлекательно.
Моран приподнялся на локте и впился в него взглядом. Авденаго нацепил на физиономию привычную маску фальшивой заинтересованности и легкого испуга, какую, по мысли молодого человека, надлежит носить денщику, когда Его Высокопревосходительство изволит делиться с ним своими возвышенными мыслями.
— Вот ты, Авденаго, к примеру, — типичное Р2.
— Кто ж будет спорить, — вздохнул Авденаго. — Вот и поясницу у меня что-то ломит…
— А знаешь, как определить, кто Р1, а кто Р2? — Моран сделал музыку еще громче и теперь ему стоило больших трудов перекрикивать ее. — Очень просто! Я постиг. К Р2 применим родительный падеж. Вот к тебе, скажем, применим. Смотри. Ты — Авденаго. Да?
— Ну, да, — сказал Авденаго.
— А что такое — Авденаго? — настаивал Моран.
— Я, — сказал Авденаго.