Изгнанник
Шрифт:
— Как в Москве, — задумчиво проговорила мать, великая княгиня Мария, глядя на снегопад из окна гостиной.
— Да, на Москву похоже, — подтвердила Екатерина.
Долгое путешествие вовсе не сказалось на их внешности, а возможно, оживление на их лицах и сияющие глаза были вызваны предвкушением предстоящих событий. В дверь постучали.
— Войдите! — Великая княгиня Екатерина повернулась, ожидая увидеть своего сына, тоже готового отправиться на прием на авеню Георга V, до которого было всего несколько минут езды. Однако это был Октавио, их телохранитель со шрамом на лице.
— Мы произвели полный осмотр здания, ваше высочество. Все в порядке. Обе двери черного хода заперты. Вернее, одна была открыта, но сейчас ее заперли. У парадного входа теперь круглосуточно дежурит швейцар. Его хозяин
— Прекрасно, Октавио.
— Машина будет подана, как только прикажете, ваше высочество.
— Спа…
Великая княгиня Екатерина Михайловна, намеревавшаяся поблагодарить охранника, запнулась на полуслове. Она смотрела мимо Октавио на дверь, в проеме которой в этот момент появился ее сын. Свет из коридора словно золотом обрамлял его статную фигуру. На нем был темный костюм отличного покроя, накрахмаленная сорочка и повязанный щегольским узлом галстук насыщенно-красного цвета. Он был очень хорош собой — как всегда. Но в его облике появилось новое — более важное, чем просто мужская красота. Сергей выработал в себе новую манеру держаться — с достоинством, самоуверенно, царственно.
Раньше в ее душу закрадывалось сомнение, сможет ли он соответствовать своей новой роли. Всю дорогу, пока они ехали в Париж, Сергей играл в какие-то компьютерные игры. Типичный оболтус двадцати двух лет — спутанные волосы, синие джинсы, мешковатый свитер. Однако теперь от прежнего облика не осталось и следа, как и от недавних сомнений. Вчерашнего мальчика больше нет. Его место занял высокообразованный, зрелый мужчина, полностью готовый стать лидером нации.
— Мама, бабушка, вы готовы? — спросил он.
— Да, готовы, — ответила с улыбкой Екатерина и впервые назвала сына так, как уже завтра, по ее убеждению, будет называть его весь мир. — Царевич, мы готовы.
60
Питер Китнер одну за другой сунул руки в рукава накрахмаленной парадной сорочки. Обычно одеваться ему помогал французский камердинер, однако из-за снега застрял где-то в пробке. По этой причине ему был вынужден прислуживать его личный секретарь Тейлор Барри. Он только что подал боссу брюки с атласными лампасами к черному смокингу, а теперь рылся в комоде красного дерева в поисках подходящего галстука-бабочки.
Из всех вечеров, когда Барри приходилось прислуживать боссу в качестве лакея, этот был наихудшим. Хозяин буквально клокотал от гнева, а потому секретарю крепко доставалось, причем, с точки зрения Китнера, вполне заслуженно. Дело в том, что Барри не справился с заданием — он не смог организовать частную встречу с Александром Кабрерой и баронессой Маргой де Вьен. С выбором места встречи никаких проблем не было. Для нее быстро отыскали уединенную виллу под Версалем и быстро подготовили ее к приему гостей утром следующего дня. А вот связаться с Кабрерой или баронессой оказалось не под силу. Самое большее, что сумел Барри, так это оставить послания Кабрере везде, где только было можно, — в гостинице «Риц», в основной штаб-квартире его компании в Буэнос-Айресе, в европейской штаб-квартире в Лозанне. Послания, адресованные баронессе, были оставлены у нее дома в Оверни, а также в ее квартире в Цюрихе. Во всех случаях секретарю Китнера без особых церемоний заявляли, что хозяева путешествуют, а потому находятся вне досягаемости. Барри заранее готовился к тому, что такие заявления Китнер воспримет как личное оскорбление. Побеседовать с сэром Питером Китнером во всем мире считали за честь короли, президенты, элита делового сообщества. И никто, даже в чрезвычайной ситуации, еще не отказывался принять от него телефонный звонок, не говоря уже о том, чтобы объявить себя «вне досягаемости».
— Галстук, — лаконично потребовал Китнер, застегнув брюки.
— Да, сэр, — немедленно откликнулся Барри, подавая ему выбранную по собственному вкусу «бабочку».
Секретарь внутренне был готов к тому, что хозяин отвергнет его выбор. Однако тот взял галстук, окатив Барри холодным взглядом:
— Закончу одеваться сам. Скажите Хиггсу, чтобы машина была через пять минут.
— Слушаюсь, сэр. — Тейлор Барри поклонился и вышел, благодарный судьбе за то, что его наконец отослали
Китнер повернулся к зеркалу и начал завязывать галстук, раздраженно дергая за концы, но сдержал себя и замедлил движения. Барри был ни в чем не виноват. Встреча не состоялась по воле Кабреры и баронессы, а не личного секретаря, тот всего лишь честно выполнял свои обязанности. Китнер внезапно поймал себя на том, что смотрит на себя в зеркале, как на чужого человека, и быстро отвернулся.
Альфред Нойс убит. Фабиана Кюртэ тоже нет в живых. Нож и кинопленка исчезли. Сколько же времени прошло со времени трагедии в парке Монсо? Неужели двадцать лет? Он был одним из шести взрослых, которые участвовали в том дне рождения и снимали праздник на пленку. У них на глазах десятилетний Пол, сын Китнера и его жены Луизы, побежал за футбольным мячом, закатившимся за деревья. Нойс, не выключая камеру, пошел следом за мальчиком. И стал свидетелем того, как в грудь Полу вонзил нож невесть откуда взявшийся Александр, которому самому было тогда четырнадцать лет. Нойс мгновенно ухватил Александра за руку и развернул лицом к себе. А кинокамера все работала. Александр отчаянно пытался высвободиться, но не мог. Неожиданно выпустив из руки нож, он все-таки оттолкнул Нойса и бросился наутек. Однако все это уже не имело значения. Пол умирал, лежа на земле, пропитанной кровью. Удар ножа достиг сердца.
Александр бежал. Но он оставил две главные улики — орудие и саму сцену убийства, записанную на кинопленку марки «Супер-8». Нойс рассказал полиции о случившемся: Пола Китнера зарезал прятавшийся за деревьями подросток, который после совершения преступления бежал. Но больше полицейские не услышали от него ни слова. Он ни разу даже мельком не упомянул о том, что ему известна личность убийцы, что у него есть пленка, на которой преступление записано от начала до конца, и что ему удалось завладеть орудием убийства.
Он промолчал, потому что Питер Китнер был его лучшим другом на протяжении многих лет. К тому же Нойс был одним из немногих, кто знал истинное происхождение Китнера.
Он промолчал, потому что не ему было решать, как поступить с ножом и инкриминирующей записью. Решение на этот счет принимал Китнер.
В соответствии с этим решением на следующий день после того, как состоялись похороны Пола, Китнер вызвал к себе обоих — баронессу и Александра. Встреча состоялась в номере отеля «Захер» в Вене. Китнер не желал, чтобы его семье стало известно о существовании Александра. Он не хотел подвергать ее новым страданиям, которые наверняка принес бы скандальный процесс, когда один сын Китнера оказался бы на скамье подсудимых за убийство другого. Поэтому, предъявив попавшие к нему улики, он предложил баронессе и Александру соглашение. В обмен на молчание Китнера Александр должен был немедленно уехать из Европы в Южную Америку, где возьмет себе другое имя и начнет новую жизнь. При этом Китнер брался покрывать его расходы на жилье и образование. Александру было предложено подписать документ, в котором бы он навеки отказывался от претензий на свою родовую фамилию и обещал никогда не раскрывать свое настоящее происхождение. Иначе вещественные доказательства были бы переданы полиции. Другими словами, его платой за свободу становилось изгнание из Европы, а также из семьи, причем в самом суровом смысле слова. Отец наотрез отказывался признать Александра сыном.
У Китнера были все козыри — нож, фильм и очевидец в лице Нойса. Поэтому Александру не оставалось ничего иного, как подчиниться предъявленным требованиям. Баронессе также было велено подписать этот договор, так как Китнер прекрасно осознавал, что именно она была организатором и вдохновителем совершенного преступления.
Юридически Александр находился под ее опекой. А могущества баронессе было не занимать. Красавица-шведка русского происхождения, супруга французского филантропа барона Эдмона де Вьена входила в число влиятельнейших дам европейского света. Пути баронессы и Китнера в великосветских кругах часто пересекались. Внешне их отношения оставались сдержанно-деловыми. Однако за тщательно выстроенным фасадом скрывалась глубоко уязвленное самолюбие донельзя амбициозной женщины, в свое время грубо отвергнутой Китнером и его семьей, а потому посвятившей всю свою жизнь сведению с ними счетов.