Изгнанник
Шрифт:
65
— Почему же Китнер держит в тайне то, что он один из Романовых? — допытывался Мартен у Коваленко. Окно дребезжало под напором ветра и снега, отчего в номере казалось холоднее, чем было на самом деле.
— Это вопрос к нему, а не ко мне. — Коваленко был поглощен чтением записки, пришедшей по электронной почте и только что выскочившей на экране. А теперь ему предстояло на нее ответить.
— Кто в семействе знает об этом?
— Думаю, немногие, если об этом вообще кому-то известно. — Коваленко попытался сосредоточиться на сочинении ответного послания. —
— А я хочу поговорить о Питере Китнере. — Николас подошел поближе и заглянул русскому через плечо. На экране он увидел лишь текст, набранный кириллицей, который ничего ему не говорил. — Достаточно ли у него влияния, чтобы добиться голосования за нужного кандидата в цари? Не за этим ли он поехал на ужин? Наверное, хочет потом, когда царь уже будет сидеть на троне, напомнить ему о своей услуге и добиться расширения деловых операций в России?
— Я всего лишь следователь. Распутываю убийства. А власть и политика не моя епархия.
— На кого работает Реймонд? Каково его место в этой «войне Романовых»?
Коваленко наконец дописал свое послание и отправил его. Затем поднял взгляд на своего собеседника.
— Возможно, вам будет интересно содержание сообщения, которое я только что получил из моего управления в Москве. Мне переслали коммюнике Интерпола из Цюриха. Пошли детишки на пруд покататься на коньках и наткнулись в лесочке неподалеку на труп мужчины.
Мартен внутренне подобрался, предчувствуя, что услышит сейчас нечто важное.
— И что же?
— Глотка перерезана так, что голова едва держится на туловище. Нашли его сегодня примерно в три часа дня. Полиция полагает, что со времени убийства прошло несколько часов. Вскрытия еще не было.
— У вас есть телефонный справочник Парижа?
— Есть. — Коваленко с озадаченным видом нагнулся к прикроватной тумбочке, с трудом выдвинул перекосившийся ящик, вынул оттуда потрепанный том и подал Мартену.
— Не припомните, когда именно снегопад усилился? — Мартен уже переворачивал страницы.
Коваленко пожал плечами.
— Во второй половине дня. А что?
— Судя по тому, что творится за окном, аэропорты сейчас закрыты, а поезда и автомобили движутся разве что ползком.
— Согласен. Но какое отношение имеет здешняя погода к человеку, найденному мертвым в Цюрихе?
Между тем Николас уже нашел то, что ему было нужно, и набирал нужный номер.
Русский детектив сдвинул брови, по-прежнему ничего не понимая:
— Куда вы звоните?
— В отель «Риц».
Мартен умолк в ожидании ответа. После нескольких гудков на другом конце провода подняли трубку.
— Будьте добры, Александра Кабреру, — попросил он и после долгой паузы заговорил снова: — Ах, вот как… Понимаю, понимаю. Вы случайно не знаете, он сейчас в городе?.. Ну да, конечно, метель. Как не понять… Нет-нет, ничего передавать не надо. Я сам позже перезвоню. — И положил трубку. — В гостинице его нет. Это единственная информация, которой от них удалось добиться. Но они позвонили ему в номер, и это наводит на мысль о том, что сегодня он там был.
— Что вы хотите этим сказать?
— Если убийство в Цюрихе — дело его рук, то сейчас он не в состоянии вернуться в Париж из-за снегопада.
66
Невшатель, Швейцария. Время то же
Метель, парализовавшая Париж, еще не добралась до Швейцарии. Вечер был морозным и звездным. Бледный полумесяц серебрил поверхность озера Невшатель и его окрестности.
— Посмотри, — улыбнулся Александр и сделал выдох. Клубы пара повисли в воздухе, словно на рисунке в издании для детей.
Ребекка засмеялась и последовала его примеру. Облачко ее дыхания тоже повисело несколько секунд и растворилось.
— Пых-пых, — хохотнул Александр, и они, взявшись за руки, пошли дальше вдоль кромки льда у берега озера.
Оба были одеты почти одинаково — в длинные норковые шубы и норковые шапки. Даже рукавицы у них были из норки.
Сзади неспешно шли Жерар и Николь Ротфельзы. В их компании была и баронесса, которая в свои пятьдесят с небольшим сохранила почти девичье изящество и живость. Как и другие, она наслаждалась этой вечерней прогулкой перед ужином и этим бодрящим воздухом. Но наибольшее наслаждение ей доставляло видеть Александра вместе с его будущей невестой. Пленительную женщину-подростка баронесса знала вот уже на протяжении пяти месяцев. Они не просто сдружились за это время, но поистине обожали друг друга. Ребекка была на редкость талантлива и трудолюбива. Баронесса искусно и незаметно подтолкнула ее к изучению иностранных языков и лично следила за ее успехами. К настоящему времени Ребекка почти свободно говорила по-французски, по-итальянски, по-испански и по-русски, поэтому она, подобно баронессе и Александру, без труда переходила в разговоре с одного языка на другой.
Курс обучения, разработанный для Ребекки, не ограничивался только языками. В Цюрихе при всяком удобном случае баронесса приглашала ее к себе домой, а также, словно богатая тетушка, водила по магазинам и ресторанам. Она вырабатывала в девушке чувство стиля и умение держаться, учила, какую одежду носить, какие прически делать, как правильно выбирать и использовать косметику, с кем, когда и как разговаривать.
Баронесса заставляла Ребекку чаще улыбаться. Но так, чтобы улыбка оставалась трогательно застенчивой, то есть такой, которая способна свести с ума мужчину любого возраста. Был еще один настоятельный совет — читать как можно больше, в особенности классику, причем на разных языках.
Преподавание одного предмета Марга де Вьен взяла исключительно на себя. Да и кто, как не она, мог рассказать о тонкостях романтических отношений? О том, как вести себя с мужчиной в обществе и наедине, как заботиться о нем, как с ним нянчиться и как его воспитывать… А еще баронесса учила ее тонкостям постельных игр, хотя и знала, что Ребекка до сих пор оставалась девственницей. Наблюдая за тем, как крепнет взаимное чувство между Ребеккой и Александром, она неустанно внушала воспитаннице, что в первую брачную ночь невесте следует быть как можно более естественной и ничего не бояться. Тогда молодожены смогут истинно насладиться друг другом, обеспечив себе ту же безмерную радость, какую испытала сама баронесса с мужем в ночь после собственной свадьбы.