Изгои. Часть вторая
Шрифт:
— А вот это хорошая страшилка, — одобрил Луцык. — Здорово придумано! И жуть правдоподобно добавлена.
— Ничего тут не придумано! Все правда, так на самом деле и было! Своими глазами видела! Своими ушами слышала! — обиделась Джей.
— Придумала ты это!
— Нет!
— Да точно придумала!
— Говорю тебе, чистая правда!
— А я верю, — оценил Левша. — Какая только хрень в мире не творится.
— И я верю, — поддержал Кабан. — А мне вот какую историю один друг рассказывал. Его знакомому на день рождения подарили щенка породы такса. Питомца назвали Дружком,
— Кто?! — вылупился на него Луцык.
Кабан придал лицу максимально серьезный вид.
— Афганская крыса. Их цыгане покупают по дешевке, уши и хвост обрезают, и под видом такс толкают.
— В моем детстве, помню, говорили про крыс-диверсантов, — прыснул Луцык. — Их типа душманы в СССР забрасывали.
Они немного помолчали, прислушиваясь к мерному стуку колес.
— А историю про призраков в московском метро слыхали? — спросил Кабан.
— Какую именно историю? — уточнил Луцык.
— Про призрачный поезд.
— Не-а.
— Тогда слушай. Есть призрачный поезд, который по ночам ездит по Кольцевой линии. Управляет им машинист в форме тридцатых годов. Порой этот поезд останавливается на станциях, в вагонах открываются двери. Но садиться в них нельзя. Считается, что человек, который войдет в призрачный поезд, пропадет навсегда. Так-то.
— Бред.
— А знаете, кто самый известный призрак метрополитена? — спросила Джей.
— И кто же? — спросил Кабан.
— Валерий Брюсов. Его порой можно встретить на станции «Проспект Мира» Кольцевой линии. Неподалеку от нее располагался дом поэта, где он и умер в 1924-м четвертом году. Как гласит легенда, призрак Брюсова просто прогуливается по станции и с пассажирами не контактирует.
— А кто такой этот твой Брюсов?
— Балда! Это известный русский поэт.
— Впервые слышу.
— Потому что ты неуч.
— А что он написал?
— Ну уж точно не «Ели мясо мужики».
— Хоть один его стих напомни.
И Джей продекламировала:
Юноша бледный со взором горящим,
Ныне даю я тебе три завета:
Первый прими: не живи настоящим,
Только грядущее — область поэта.
Помни второй: никому не сочувствуй,
Сам же себя полюби беспредельно.
Третий храни: поклоняйся искусству,
Только ему, безраздумно, бесцельно,
Юноша бледный со взором смущенным!
Если ты примешь моих три завета,
Молча паду я бойцом побежденным,
Зная, что в мире оставлю поэта.
— Хороший стишок, — задумчиво причмокнул Кабан.
— Стишок… — надула щеки Джей. — Это поэзия, Кабан! Поэзия!
— А давайте еще по самогоночке! — пьяно протянул Луцык.
— Прекрасная идея! — оживился Левша.
14.
Как добрались до Маяковки, никто из путешественников не запомнил. Все умудрились упиться в стельку, и если бы не ослик Скороход, без труда отыскавший родной дом, запросто могли сбиться с пути.
Продрав глаза, Луцык ощутил чудовищное похмелье. Сушняк, головная боль, тахикардия… Пытаясь понять, где находится, он осмотрелся. Кажется, какой-то сарай. Луцык был одет и лежал на копне пахнущего сыростью сена. Кто-то добрый заботливо поставил рядом глиняный кувшин с водой. Сосуд немедленно оказался опустошен почти наполовину. Стало немного получше.
«Эх, сейчас бы опохмелиться», — подумал Луцык.
Вообще-то он не практиковал лечение алкоголем, но порой выпить наутро рюмку водки оказывалось просто необходимо. И сейчас был именно такой день.
Помнится, в английском сериале по произведениям Вудхауза был любопытный эпизод, в котором слуга Дживс приводил в чувство своего хозяина Вустера с помощью чудодейственного алкогольного коктейля, представлявшего собой какую-то ядреную смесь из яичного желтка, перца, лимона, томатного сока и еще черт знает чего. Вряд ли Луцык отважился бы пить такой коктейль. Опохмеляться он предпочитал либо водкой, либо пивом.
Луцык привстал и огляделся. Все его спутники тоже были здесь. Лежали рядком и крепко спали. Даже ослик Скороход был тут. Хлебал какое-то месиво из большого деревянного корыта. На секунду он прервал трапезу и посмотрел на Луцыка, как ему тогда показалось, осуждающим взглядом.
— Прости, я бы вчера пьян, не рассчитал, — неожиданно для самого себя принялся оправдываться Луцык.
Скороход фыркнул и снова принялся жрать.
Вдруг в сарай вошла девочка. Лет десяти, светленькая, с косичками-баранками.
— Председатель просил разбудить вас и сказать, чтобы вы шли к нему, — тоненьким голоском сообщила она.
— Хорошо, сейчас придем, — откликнулся Луцык.
Приглядевшись, он заметил, что вестница одета в черную футболку с надписью «Nirvana», достающую ей до колен. В качестве принта использовалась обложка последнего студийного альбома группы под названием «In Utero». Это была одна из самых любимых пластинок Луцыка, в свое время буквально взорвавшая ему мозг. Записанный там материал звучал грязнее и тяжелее, чем на предыдущем альбоме. Но почти каждая песня имела все признаки хита. Особенно ему нравились композиции «Frances Farmer Will Have Her Revenge on Seattle», «Heart-Shaped Box», «Pennyroyal Tea» и «Serve the Servants».
Откуда у девчонки эта футболка? Наверное, из одного из тех контейнеров, которые время от времени откуда-то падают на Карфаген. Но спросить что-нибудь у обладательницы футболки он не успел — выполнив поручение, та быстро удалилась.
«Вряд ли она знает, что означает надпись у нее на шмотке», — решил Луцык.
А ведь было время, когда любой поклонник рок-музыки должен был быть готов ответить за свой прикид. К примеру, идет пацан в футболке «Гражданская оборона» по Южному Бутову, и тут откуда ни возьмись волосатый чувак в косухе. Не гопник, не скин — такой же рокер, но постарше.