Изгои. Часть вторая
Шрифт:
— А откуда он гранату взял? — задал актуальный вопрос Луцык.
— Из оружейки спер. Неделю назад пропажу обнаружили. А может, и не он спер, а кто-то из охранников, и потом продал Кацу. Мы проведем расследование, установим виновных и их накажем. А сейчас надо его связать, пока еще не учудил чего-нибудь… Есть веревка или что-нибудь вроде того?
Ни веревки, ни чего-нибудь вроде того не нашлось. Тогда Лаптев распоясал халат, невольно продемонстрировав дырявую майку-алкоголичку и белые
— Ага! — возликовал Луцык. — Преступление века раскрыто! Вот где мои трусы!
— Чего? — устало посмотрел на него председатель.
— Того! На тебе мои трусы.
— Ты что, бредить начал со страху?
— Что я, свое белье не узнаю? Это те труселя, которые пропали у меня в первые дни после приезда в коммуну.
Председатель запахнул халат.
— Это мои.
— Нет, мои! — воскликнул Луцык.
— Да с чего ты взял? — спросил Лаптев.
— Резинка в них была слишком свободной, и я сделал в пояске дырочку, вытянул ее и завязал узелком. Вон этот самый узелок сверху торчит.
Председатель посмотрел на трусы. Узелок действительно имелся.
— Хм-м. Я их у Флинта выменял на картошку. Он сказал, что у него лишние завалялись.
— Так значит, наш шоколадный заяц оказался воришкой.
— Какой заяц? Почему шоколадный?
— Песня такая. «Я шоколадный заяц, я ласковый мерзавец, я классный на все сто»…
— Сладкий, — поправила Джей.
— Кто сладкий? — ен понял Луцык.
— Заяц. Там поется: «Сладкий на все сто». Я это на корпоратах тоже часто исполняла. Песне уж столько лет, а все еще заказывают. А особенно от нее фанатеют бухгалтерши.
— Трусы я тебе отдам, раз такое дело, — сказал председатель. — Но не прямо сейчас, конечно. Попозже. Жена заодно простирнет.
— Дарю, — великодушно махнул рукой Луцык.
— Ты пойми, я же не знал, — воскликнул Лаптев.
— Понимаю. Носи на здоровье!
— Ты, пожалуйста, уж не рассказывай никому про этот инцидент. Лады?
— Заметано. А что делать с крадуном?
— Вор будет…
— Сидеть в тюрьме?
— Нет, но понесет наказание. Но не публично. Хочешь, Флинт перед тобой персонально извинится?
— Да что ты, я же не кавказец какой-нибудь, чтобы передо мной публично извинялись.
— Чего?
— Неважно. Проехали.
— Кстати, а где мы будем ночевать? — спросила Джей.
— Забыл. Совсем замотался, — признался Лаптев. — Распоряжусь, чтобы вам сюда принесли постельное белье и матрасы.
— И пожрать, — прибавил Кабан.
— Все сделаю. Еще будут просьбы?
Молчание явилось ответом.
Лаптев связал руки Каца и, взвалив тело возмутителя спокойствия на плечо, ушел.
— А я думал, ты попросишь у Лаптева бутылку, — подначил Луцык
— Вот еще! У меня заначка есть! — сказал тот.
— И как только в тебя столько бухла влезает?
— Вы забыли про мой дар.
— Железное здоровье?
— Про него.
— И много у тебя выпивки?
— Достаточно. Я ведь знал, что алкашку конфискуют, поэтому один бурдюк заныкал.
— Где?
— Где надо.
— И все-таки…
— Не скажу. Секрет фирмы.
— Я слышал, что преступники часто используют задний проход в качестве схрона.
— Слушай, я ведь и обидеться могу.
— И чем это чревато?
— Тогда я вам не налью.
— А кто сказал, что мы хотим прибухнуть?
— Да по вам видно… Хотя дело ваше. Как хотите.
— Ну лично я бы не отказался.
— И я, — присоединилась Джей.
— Соточка на сон грядущий была бы кстати, — поддержал друзей Кабан.
Постельные принадлежности притащил Флинт. Под единственным глазом у него сиял огромный фонарь, а лицо походило на жеваную покрышку. Видать председатель доходчиво все объяснил похитителю имущества.
А вот ужин так и не принесли. Пришлось пить «на сухую». Впрочем, им хватило ума вовремя остановиться, так что на следующее утро большинство «Изгоев» чувствовали себя нормально. Только у Кабана, выпившего больше всех, болела голова и мутило.
— Пожалуй, сегодня свалю отсюда, — зевая, сказал Левша. — Посмотрю ваш концерт, и сделаю ноги.
— Реально, что ли, пехом попрешь? — спросил Луцык.
— Транспорт бы не помешал, конечно. Но, думаю, председатель не даст. Так что придется пехом.
— А не боишься?
— Боюсь. Но бог меня защитит.
— С чего ты взял?
— А он вообще любит дураков и пьяниц.
— И по какой же категории ты проходишь?
— Догадайся.
Джей сидела на своем матрасе задумчивая.
— О чем грустишь, сестрица Аленушка? — поинтересовался Луцык.
— Почему Аленушка? — уточнила Джей.
— У Васнецова картина такая есть. Девушка на камешке у речки сидит и тоскует по своему братцу Иванушке. Ну и о чем же твоя печаль-кручина?
— Да мне Остап приснился. И он нас ругал за то, что не ищем его.
— А не сказал, где находится?
— Нет.
— Даже не намекнул?
— Не намекнул.
— А ты, видать, и не спросила?
— Не спросила.
— Ну ничего, в следующий раз спросишь.
— Думаешь, это был вещий сон?
— Ничего я не думаю. Шучу просто.
— А вот мне не до шуток. Очень сон был реалистичный. А еще Остап спросил про Гюзель.
— А ты чего?
— Соврала, что с ней все в порядке.