Изгоняющий бесов. Трилогия

Белянин Андрей Олегович

— Прощай, Тео, — она встала, — я всегда говорю «прощай», а не «до свидания». Чем меньше у нас будет встреч, тем лучше.

В дверь постучали, раздалось деликатное покашливание участкового.

Якутянка вышла, оставив после себя аромат японских духов «Ямамото». Мне был знаком этот запах, я видел начатый флакон на столе в офисе Марты. Был ли это непрозрачный намёк на то, что всем известно о наших отношениях? Не знаю.

Вообще ничего не знаю, а понимаю и того меньше.

— Фёдор Фролов, — сержант полиции вновь занял своё место

за столом и взял в руки мои показания, — на первый раз вы отделались устным предупреждением. Но бумаги я сохраню. Идите.

— Могу быть свободен?

— Можете. За вами пришли, а за револьвером пусть зайдёт сам отец Пафнутий. Постарайтесь, пожалуйста, больше не нарушать закон. Ну сколько можно, а?

Я не очень уверенно покивал, собрал свои вещи, оделся и вышел. У крыльца отделения меня ждала Дарья в яркой модной куртке и Гесс в военной телогрейке.

— Тео, Тео, я тебя ждал! Я тебя люблю, я скучал! Не делай так больше, не обижай собаченьку, а я тебе лапку дам! И вот, кожаный нос!

Мне с большим трудом удалось успокоить прыгающего на уровне моей головы добермана. Бедный пёс и скулил, и лаял, и едва ли не писался в снег от избытка чувств.

Он думал, что меня забрали навеки, меня увезут и посадят в тюрьму, а он как побежит за машиной, как догонит, как всех там кусь и отважно меня освободит! Или геройски погибнет в неравном бою и умрёт у меня на руках изрешечённый пулями, а я буду плакать над ним, пока его собачья душа возносится в золотые небеса, где всех принимают в рай с вкусняшками.

— Хватит прыгать уже, кобелина, — не выдержала курсант Фруктовая. — Пошли домой.

— Не любишь собаченек!

— Люблю. Но ты же не собаченька.

— А кто? — удивлённо вскинул уши мой доберман.

— Ты пёс, — уверенно объяснила девушка. — Собаченька — это что-то маленькое, женского рода. Тебе надо говорить «не любишь… э-э… псей»!

— Кого?! — ахнули уже мы с Гессом.

— Ну как бы вам объяснить, это производное. Пёс, псов, псей! Логично же.

— Обижаешь собаченьку!

— Обижаешь псю, — так же твёрдо поправила Дарья.

— Не обращай внимания, — тихо предложил я охреневшему доберману. — У неё в голове всё набекрень: полувоенное училище, тяжёлое детство, дедушка, который батюшка, плюс…

— Моральная травма из-за фамилии, — подытожил он.

— Эй, вы чего?!

— Ничего, ничего, молчим. — Дружно подняв глаза к облакам, мы одновременно начали насвистывать мелодию из рекламы сока «Фруктовый сад».

Седая внучка мигом просекла наш невинный троллинг и, к чести своей, ни капельки не обиделась. Или привыкла, а потому более не парилась. Домой мы успели где-то часам к трём на поздний обед. Отец Пафнутий потрепал добермана по загривку, сердечно обнял Дашу, а на меня даже не взглянул.

Первую минуту я чуть было не обиделся, но вовремя вспомнил, что бес гордости и тщеславия очень любит обижаться на всех и вся. Поэтому просто перекрестился на иконы, сделал два больших

глотка святой воды (она уже не обжигала горло) и спокойно присоединился ко всем за общим столом.

— Ой вей, таки я дико рад, шо все ви уже прямо тут!

Анчутка подал фаршированную щуку по-еврейски, гороховое пюре-хумус, печёные треугольники из теста, посыпанные сахаром, картофельный салат с луком в стиле пражского гетто и немножечко водки. Причём чуточку разбавленной. В общем, всё в лучших традициях, красиво, вкусно, сытно и с небольшой шоу-программой.

— А ещё таки имею рассказать свежий анекдот: «Сарочка, тебе не кажется, что ты немного растолстела?» — «Ой, Абрам, я таки умоляю, это не жир, это мышцы!» — «Но зачем тебе стока мышц в твои годы? Нелепая глупая смерть и похороны в закрытом гробу…»

— Это не анекдот, — сухо поправила Даша, потому что никто и не улыбнулся.

— Таки как же верно подмечено, мадемуазель, это сплошная реальная жизнь. На тех похоронах собралась половина Одессы, люди плакали за тётю Сару, которая овдовела восьмой раз и не собиралась останавливаться. Фатал стори!

Тем не менее все попытки безрогого брюнета поднять нам настроение не увенчались успехом. Гесс, конечно, его внимательно слушал, но мало что понимал. Мы понимали всё, но смеяться почему-то не хотелось. Курсант Фруктовая кое-как изобразила вежливую улыбку, но не более.

После чего она сказала, что хочет почитать у себя в комнате, чмокнула деда в щёку и оставила нас наедине. Пользуясь случаем, я быстро рассказал о недавнем разговоре в отделении.

— От знал я, паря, нутром чуял, что не оставит тебя Якутянка-то, — тяжело вздохнул отец Пафнутий. — И ты от супротив неё без защиты, и я от не каждый миг рядом. Втянул я от тебя, Федька, а уберечь-то и не могу. Прости меня от, старика глупого, за-ради Христа.

— Не за что прощать, отче, у меня своя голова на плечах. И потом, мне, кстати, очень даже нравится быть бесогоном.

Батюшка молча перекрестился.

— Хорошо, она ещё дала мне вот это. — Я протянул ему сложенный вчетверо лист.

— Чегой-то там?

— Не знаю.

— Не читал от?

— Нет, честно.

Он осторожно развернул бумагу, быстро просмотрел, отложил, достал старенькие очки, нацепил на нос, прочитал ещё раз и протянул мне.

Я осторожно принял лист и прочёл вслух:

— «Большое равно малому, малое равно большому. От человека до скотины один шаг».

— И… что это?

— Я от думал, ты знаешь, — задумчиво покачал головой отец Пафнутий. — Видать, от загадали нам тут загадку, а мы-то и близко ответа не знаем.

— Надо попробовать разобраться. Допустим, вот эта мысль о большом и малом — это разве не из Библии?

— Да у нас-то почитай от всё на свете из Библии, — буркнул батюшка, хмуря кустистые брови. — Тебе от дали, ты и голову ломай. У меня нынче задачка-то поважнее будет. Как бы тебя, паря, самого от бесов-то уберечь?