Изгой
Шрифт:
– Почему так, княже?!
– А здесь людям вольготно, боярин. Да, татары рядом, набеги каждый год происходят – но беглые валом валят. И как только на южный берег реки перебираются, то уже на моих землях оказываются. А народ у меня вольный, холопства и крепостничества нет и в помине, и никогда уже не будет. О том я сразу урядился с людьми. Любой раб или невольник, что ступит на землю эту, отныне и навсегда свободным станет, вольным человеком. И сам беглец, и все его потомки!
Юрий ощерился – побывав в Крыму рабом, познав все прелести «московского гостеприимства», он стал ярым противником крепостничества.
– А люди то, как сами здесь живут, если ты их, княже, всех вольными в одночасье сделал?
– Сами организовались – жизнь припрет, живо к согласию придут. В городках на сходе выбирают «голову», в слободах старосту. К ним старейшин в помощь, да и суд на них тоже – по обычаю правят. А мой суд только тогда, когда с решением не согласны – но уже не обращаются ко мне с докучливыми делами и сутяжничеством.
– Почему, княже?
– За напрасную докуку и неверие выбранным судьям обдирал, как липку. Да еще кнутом приказывал жестоко высечь за ложное челобитье! Враз наветы прекратились! И правильно – пусть сами учатся собственной головой жить и за все отвечать по воле своей, а не из-под княжьей палки. Казаки рядом живут, пример есть с кого брать.
– А какие дела ты. княже, вершишь?
– На мне все войско, боярин. А служат в стрельцах все поголовно, и с охотой великой. Ибо тот, кто не желает защищать ставшую родной землю, ее недостоин. Есть такие, боязливые и трусливые. С тех двойную подать беру, и к общим работам принуждаю. Также как и тех, кого само общество осудит – такие людишки в шахты отправляться будут, завели в этом году. Пусть пользу приносят – нам «гулящие» ни к чему.
Юрий поднялся с кресла и выложил с полки на стол образцы минералов, боярин просто впился в них взглядом. Галицкий объяснил, трогая пальцами сырье для будущей промышленности.
– Вот черный кусок – это «горючий камень», что углем называется. Здесь его на диво много под землей находится. Намного жарче горит, чем любое дерево. Лес рубить на дрова я запрещу, а за каждое срубленное дерево обязаны высадить саженец нового. Люди тут такие – волю дай в деле этом, подчистую все вокруг изведут, и потомкам не оставят. Так что мои доезжачие по окрестностям проедут, и где вырубку заметят напрасную, на всю слободу денежный начет делают. Да такой, что живо порубщиков сыскивают. И на правеж сразу выводят.
Галицкий усмехнулся – к его удивлению, население осознавало какую пользу дают леса – и как деревья на постройку, и как место для укрытия от татарских набегов. Так что «лесные правила» восприняло не просто спокойно, а даже одобрительно.
– Вот этот камень – железная руда! Тут она часто встречается, причем большие куски. Донские казаки ее плавят, но в малом количестве. А нам железо зело нужно, рудник у Закотного древний имеется, и железо там есть. И еще несколько мест – там тоже нужно варницы поставить. Потребность даже в «свинском железе» имеется большая.
– Так что из него сделать можно?
– Отливки разные, если жидкий металл в формы заливать.
А вот гипс и мел. С первого тебе лубок соорудили, а мел для побелки идет. Как видишь, боярин, недра богаты и без серебра и злата, нужно только уметь их вскрыть и использовать. Песка много разного – стекло варить надо, городки строится будут, слободы по Донцу ставим, невольников селим, а в хатах окон много, не через бычьи пузыри на свет смотреть. Пока, как видишь, они маленькие и мутные, стекляшки, но ведь лиха беда начало – мастеровые научаться потихоньку.
Юрий с гордостью посмотрел на небольшие окна, что были закрыты рамами с множеством ячеек, со вставленным в них очень толстым и не совсем прозрачным стеклом с две ладони размером. Технологии местные, нашелся один умелец, а потому требовали доработки. Но ей он собирался заняться в октябре – времени хронически не хватало.
– Мы нормальные окна только здесь поставили, но это не мой дворец, как ты подумал – это школа. Тут три класса с нынешнего октября учебу начнут, все дети обязаны быть грамотными – научаться писать и считать хорошо, книг, правда, маловато, но священники из обители, что на Святых Горах, сюда приедут и уроки вести начнут до конца марта.
Вот такая бурса у нас получится – а при ней огороды. Сегодня изучали картошку, весной ученики ее посадили, ухаживали все лето, пололи и окучивали, а ныне сами урожай собрали. А завтра в поле пойдут кукурузу убирать, мешок целый в Крыму захватили. На Гетманщине ее выращивать помаленьку стали, но тут еще не прижилась она. А ведь наравне с картошкой как хлеб пойти может, и на корм скоту тоже. Да много чего ученики из слобод и сел узнают, чего только не посадили для опыта – вон подсолнух стоит, из его семечек масло можно отжимать. А там горчица и перец стручковый. Жаль, помидоров, которые томатами именуют, пока нет – но семена добудем, иноземцы выращивают этот овощ.
Юрий посмотрел на удивленное лицо боярина, и добавил, показывая в окно, как бы обведя все рукою и подгребая к себе:
– Это все школьные строения – курень для мальцов слободских и селян, они жить там будут с октября по март на полном коште. Там поварня с трапезной, мастерская, погреба для овощей. Та ребятня, что в городе живет, на занятия приходить станет. Для них еще ремесленную школу при оружейной мануфактуре поставили – умеющие работники зело потребны, сам видишь, сколько у нас дел разных!
Глава 11
– А дворец мне строят, в слободе, что между Славянском и Торским городищем. И станет он выглядеть и достойно, и необычно. А слободу именуем «Стрелецкой». Там будет военная школа, и в ней все мои подданные пройдут обучение должным образом. Мне каждый человек дорог, чтобы я позволил себе его в бою потерять.
Но это так, к слову пришлось, боярин, ибо есть у меня к вам приватный разговор, что определить многое может в будущей жизни, и делах наших. И для меня, и для вас, Иван Петрович. Именно так и писаться в будущем будете, с «вичем», коим сейчас только князья и московские дворяне подписываться право имеют.