Изгой
Шрифт:
«Папа? Клёвый прикид! Но на хрена ты отрастил бакенбарды?»
Прозвучало неуважительно, но я не узнавал в нём отца. Нет, это, конечно, он… и не он одновременно. Мой был из армейских, но весельчак, любитель пошутить и за пивком побалагурить с соседями. А этот — чистая военная косточка. Прямой, как палка, во взгляде — оружейная сталь, губы недовольно поджаты.
«Он вообще, в своей жизни хоть раз улыбался?».
Я ждал вопросов о самочувствии, доброго слова, ну или что он хотя бы потреплет меня по плечу… Этак приободрит по-отечески…
— Как скоро вы его поставите на ноги? — произнёс отец, печатая слова, как прежде печатал шаг.
«Вот и я о чём. У него сынуля чуть не окочурился, а он „когда поставите на ноги“. Спросил бы ещё: „когда сможет служить“».
— Ну, не знаю… ваша ситуация уникальная в своём роде, — замялся Пётр Петрович. — Видите ли, Александр Георгиевич, процесс инициации — материя сложная. Мишенька не просто лишился магии, у него серьёзно повреждены каналы. Мальчик просто чудом остался в живых. И я до сих пор не уверен…
— Говорите короче, доктор! — оборвал его отец, налегая на раскатистую «Р». — Мы с вами не на научном симпозиуме.
Тот покраснел от обиды, промокнул лысину клетчатым носовым платком и, подумав, ответил:
— Полагаю, для полной реабилитации понадобится полгода, как минимум. Если не год. Но это при условии тщательного ухода и систематических тренировок. Конечно же, гарантий я вам не дам, но…
— У вас три недели, — отрезал отец и, снова посмотрев на меня, чуть слышно добавил: — лучше бы ты умер тогда…
С этим он по-военному чётко развернулся и вышел из комнаты. Мать подхватилась, выбежала за ним. Сквозь тяжёлую поступь и частый перестук каблучков донёсся их разговор.
— Сашенька, ну зачем ты так при ребёнке…
— Он уже не ребёнок, — отрезал отец.
— Ну зачем ты так. Я совсем не это имела в виду. Просто я переживаю за нашего мальчика. Он такой слабый, такой утончённый…
— Утончённый. — фыркнул отец. — Это всё твоё воспитание. Зря я тебя тогда послушал. Отдал бы его в корпус, там из него быстро бы выбили всю утончённость.
— Ну чего уж теперь, — со вздохом ответила матушка.
— Чего уж теперь?! — громыхнул отец, скрежетнул зубами, беря себя в руки, и продолжил уже спокойнее: — Ну да, чего уж теперь. Ты просто не представляешь величину неприятностей для Рода, для меня… и для сына.
— Сашенька, ну ты же вхож в ближний круг. Поговори с Его Императорским Величеством…
— Не стоит злоупотреблять благоволением государя, Лиза. Он и так проявил величайшую милость. И потом, — голос отца посуровел, хотя, казалось, больше и некуда, — Мой пост при дворе, это не привилегия, но почётный долг и величайшая ответственность.
— Сашенька, нельзя же так строго. Мишенька же не виноват. Поговори хотя бы в Совете. Они должны… нет, они просто обязаны дать ему второй шанс.
— Ты слышала, чтобы его кому-то давали? Вот и я нет. Кодекс в вопросах Чести вариантов не оставляет.
— Сашенька, а
— Лиза, не говори ерунды. Я не могу не поехать. И не поставить в известность Совет тоже не имею возможности, — сухо отрезал отец, но потом чуть смягчился. — Не волнуйся, сделаю всё что в моих силах, но решение в любом случае остаётся за…
За кем остаётся решение, я не расслышал — они уже далеко отошли. А того, что расслышал — не понял. Слишком обрывистой была информация.
— Ну-тес, молодой человек, а теперь давайте поспим, — склонился надо мной Пётр Петрович.
— Какой поспим доктор, когда тут такое… — возмутился я. — Мне столько всего нужно обдумать…
Но его вопрос оказался риторическим. Он наложил пухлую длань мне на голову, и я почувствовал, как от макушки и дальше разлилось тепло. Тело расслабилось, в глазах поплыли радужные круги, веки потяжелели… Я сопротивлялся как мог, но меня всё сильнее и сильнее клонило ко сну.
Уже сквозь дрёму, я увидел, как доктор заменил палочку с благовонием и установил на подставки зелёный как малахит и овальный, как яйцо, кристалл. Сделал несколько пассов руками, тот замерцал тусклым светом и загудел роем пчёл. Свет был тоже зелёным… Приятным…
«Тоже мне, чародей выискался…», — подумал я, и меня окончательно вырубило.
Сон был предельно странный. Наверное, потому, что лечебный.
Я словно парил в невесомости, в полной темноте и абсолютном беззвучии. Вокруг ни цвета, ни шороха… иногда прорывался запах чабреца и мелиссы, но это не раздражало. Вдобавок я прекрасно мог размышлять.
«Вот и займусь, пока есть возможность. Начиная с начала…».
Я раз за разом прокручивал в голове страшную сцену во время застолья, чтобы понять, где допустил прокол. Сердце сжималось от скорби, но я с этим справился. Смотрел не как сын, не как жертва, а как аналитик. Как… Интуит.
Пока удалось выяснить всего два момента. Во-первых, я однозначно не выжил в той бойне, и во-вторых, охотились именно на меня. Слова «Привет от Несвицкого» прямо на это указывали. Так звали мою крайнюю цель, которую я ликвидировал позавчера. Думал, что ликвидировал.
А вот применение глушилки наводило на определённые мысли.
Изделие «АА» индекс ГРАУ — 1РЛ 14–8. «АА» обозначало в сокращении — анти-альт, но в обиходе его называли «Глушитель Даров». Название пафосное, но на деле «Глушитель» — всего на всего электронно-волновой прибор, настроенный на биоритмы мозга. Включил и способности, как отрубило. Такой даже в Даркнете не купишь — изделие под жёстким контролем правительства. Так что ноги растут от самого верха.
«И я до этого верха дойду, когда здесь разберусь. Не знаю как, но дойду», — пообещал я себе и решил на время оставить эту тему. Там надо вдумчиво, а у меня ещё тут конь не валялся.