Измена. Дар богини драконов
Шрифт:
— Что случилось? — сонно бормочет Тала.
— Рука, — только и могу выдохнуть я.
— Кто-то укусил? Комар? Клоп? Сходи к сестре Фелиции, она помажет настойкой — и все пройдет, — зевнув, она натягивает одеяло на голову и продолжает досматривать сон.
Тихонько поскуливая, выхожу в коридор. По ночам он освещается ровным белым светом магических свечей. В то время как в комнатах послушниц после отбоя свет отключался.
Я задираю рукав ночной сорочки и распахиваю глаза от ужаса. На внутренней стороне запястья алеет круглая печать. На ней дракон, раскинувший мощные крылья. Из его пасти вырывается поток пламени. Послюнявив
Со всех ног бросаюсь в купальню. Страх перед неведомым знаком, внезапно появившимся на коже, сильнее страха попасться на глаза дежурной монахине.
Вода не смыла таинственную печать, но помогает унять жар. Ощущение, что на мою руку поставили клеймо раскаленным железом, теперь исчезло.
— Что сказала Фелиция? — не открывая глаз, бормочет Тала, услышав скрип двери и мои тихие шаги.
— Сказала, что не стоит переживать, — натянув рукав на запястье, лгу подруге.
Хотелось верить, что и в самом деле повода для беспокойства нет. Но предчувствие надвигающейся беды меня не покидало.
Трель звонка, с которым старшая сестра ходила по коридорам нашей обители и будила послушниц, заставляет меня подняться. Я так и не смогла сомкнуть глаз. Отметина на запястье зудит, как укус комара. Смотрю на руку в надежде, что метка исчезнет или станет менее заметной. Но нет. Немного успокаивает внезапно пришедшая в голову мысль: вдруг это богиня пометила меня, выделила, как особо старательную послушницу. Хотя настоятельница о таких случаях ничего не говорила. Может, спросить у нее и не мучиться неизвестностью?
Тала открывает глаза только после третьего звонка, вяло потягивается и встает с кровати, почесывая зад, сквозь сорочку.
— Меня тоже кто-то укусил. Как хорошо, что уже сегодня мы перейдем во внутренний круг храма, там, наверное, условия будут получше.
Она натягивает монашеское синее длинное платье с белым кружевным воротничком под горло. В последний раз. Во внешнем круге храма одежда совершенно другая — легкая, струящаяся, будто сотканная из воздуха.
Я следую ее примеру. Если мы через пять минут не спустимся в молитвенный зал, то нам хорошенько влетит.
В зале все послушницы становятся на колени и истово молятся Великой Богине.
Затем следует завтрак в монастырской столовой. До завтрака я пытаюсь улизнуть в крыло монастыря, где расположена приемная настоятельницы. Но меня заворачивает одна из старших сестер. Дескать, настоятельница занята подготовкой обряда посвящения, и ее нельзя тревожить по пустякам. Хочу возразить, что это не пустяки, но вовремя спохватываюсь — почему-то мне кажется, что об этой странной метке нельзя трезвонить кому ни попадя. До обряда еще есть время, поднимусь на этот этаж потом, когда старшие сестры будут заняты работой по украшению двора.
Потому не споря возвращаюсь в обеденную. Без аппетита ем жидкую кашу. Монастырь даже в такой праздник не расщедрился на что-то более вкусное, чем пустая овсянка.
После завтрака нам выделили два часа свободного времени, чтобы мы могли проститься с мирским и без сожаления вступить в новую жизнь. У Талы целый ящик забит милыми вещицами, которые ей дарили родители в редкие дни свиданий. Она бережно перебирает фарфоровых кукол, плюшевых медвежат, книги. По ее щекам катятся слезы, которые она пытается незаметно вытереть.
У меня нет ничего такого.
Кроме тетушки, мне писала подруга детства Лилия. Она была старше меня на четыре года. Ее послания я всегда ждала с нетерпением. Лилия откровенно делилась со мной всем, рассказывала о своих мыслях, чувствах. Мне льстило ее доверие. Я единственная знала, что она собирается бежать из родного Темплвилля в столицу Эдарию. И едва ей исполнилось восемнадцать, она воплотила свою мечту в жизнь. Я знала все: и о ее злоключениях и мытарствах на новом месте, и о встрече с мужчиной мечты. Ее письма дышали таким восторгом, такой влюбленностью, что я даже немного завидовала ей. Мне дозволено любить лишь богиню, и я никогда не узнаю, что такое любить мужчину. Ее избранник был невероятно красив, богат и происходил из знатного рода. При этом для него не имело значения, что Лилия — дочь сапожника из маленького городка. Дело шло к свадьбе. По крайней мере, я надеялась, что подруга скоро осчастливит меня этой новостью. Имени своего мужчины она никогда не называла. Хотя точно знала, что от меня информация никуда не уйдет.
Свое свободное время я трачу на перечитывание писем Лилии. Прожив еще раз историю ее любви, я выхожу на задний двор и сжигаю ее письма. Личные вещи послушниц обычно передаются родственникам либо их уничтожают старшие сестры. Но я не хочу, чтобы тайны Лилии касались чужие руки.
Смотрю, как весело пламя пожирает бумагу, исписанную аккуратным почерком моего самого близкого человека. Мы больше никогда не увидимся, Лилия. И я никогда не буду прижимать к сердцу твои искренние, пропитанные любовью и нежностью послания.
После того как от бумаги остается лишь серый пепел, я поднимаюсь с корточек и иду к настоятельнице. Она сможет ответить на мои вопросы и развеять сомнения.
Но мудрейшей Айседоры нет на месте. Мне снова не повезло.
Ближе к обеду нас созывают во двор и объясняют, каким образом будет выглядеть путь до озера Забвения. Несколько раз мы репетируем формальную часть обряда. От нас требуется идти медленно и с достоинством, в едином ритме, не наступая друг другу на пятки, не спотыкаясь, не путаясь в многочисленных ответвлениях дорожек сада.
Репетиция растягивается до вечера, нам даже пообедать не позволяют. Как объяснила одна из старших сестер это для того, чтобы мы чувствовали легкость во всем теле. Не знаю, как остальные послушницы, но я чувствую только голод и усталость.
После репетиции нам выдают одинаковые белые бесформенные балахоны, велят надеть их, разуться и распустить волосы. Каждая девушка берет в руки свой венок и, мы медленной процессией под ритуальную песню старших сестер двигаемся к озеру. Камни впиваются в босые ступни, каждый шаг причиняет боль. Путь к озеру символизирует преодоление тягот во имя веры. Поговаривают, что до назначения матери-настоятельницы, дорожки, по которым шли послушницы, посыпали колючками, и послушницы приходили к озеру с израненными в кровь ногами. Слава Богине, мудрейшая Айседора отменила эту традицию.