Измена. Серебряная Принцесса

Ли Стеффи

Единственное, что меня нервировало, что она никак не желала прекращать у меня интересоваться тем, как у меня идут дела и не голодна ли я. Но я более или менее смирилась…

А сейчас на меня вдруг обрушивается обида. Обида за ту несправедливость, которую она должна была переживать все это время под крышей этого дома. Из-за меня! Несмотря на то, что я на нее ужасно злюсь, я не могу остановить поток слез, хлынувший из глаз.

Когда мне, наконец, удается успокоиться, я осознаю, что существует еще одни волнующий вопрос, на который я не знаю ответа.

Бабушка Глаша ничего по этому поводу не сказала, а я была и так слишком придавлена всей той информацией, свалившейся на голову, чтобы суметь трезво мыслить.

Но сейчас не прокрашенная деталь пазла мучает меня. Мне неизвестно, имеет ли представление о случившемся отец?

Скорее всего, нет.

Должно быть, его тоже обманули…

Иначе разве папа стал бы так себя вести, если бы знал правду? Разве он не постарался бы открыть мне истину и улучшить наше общение с Конни?

Я должна узнать это наверняка.

Стремление открыть и эту завесу вспыхивает во мне так сильно, что я не могу и дальше спокойно лежать на кровати.

Вскочив, быстро направляюсь в гардеробную, спешно переодеваюсь в одно из своих домашних платьев и, нервно посмотревшись в зеркало, совершаю парочку глубоких вдохов, которые совершенно не помогают успокоиться, и решаю присоединиться к семейному ужину.

Глава 45

Я не чувствую вкуса еды. Внутри меня выключены все рецепторы. Тело настроено лишь на анализ, сканирование и изъятие правды.

Отец, как и всегда, сидит во главе стола, выглядит довольным и то и дело смеется. Он рассказывает что-то по поводу своей работы, но я его практически не слышу. Слова долетают до моего слуха и сразу же уносятся прочь.

По левую руку от папы и ровно напротив меня сидит женщина. Она та, кого я на протяжении нескольких сил отталкивала всеми силами, не ведая, что именно в ней долгое время так отчаянно нуждалась.

Мои глаза жаждут взглянуть на нее, но никак не могут решиться. Им страшно. Стыдно. Волнительно. И они не хотят выдать себя.

Выдать. Что. Я. Знаю.

Они избегают ее лица и фигуры с тех самых пор, как я спустилась вниз и, двигаясь на шум голосов, ощущала, как ноги наполняются свинцом.

Мое сердце колотиться так сильно, словно для него больше не существует запретов, и оно решило немного сойти с ума.

Когда я вошла в гостиную, в меня тут же вперились две пары глаз. Кажется, папа обратился ко мне с вопросом, и мой рот каким-то чудом смог выдать вполне адекватный ответ.

Зинаида Львовна, мои вам аплодисменты, вы изощренно испортили мою жизнь, но научили держать лицо даже тогда, когда горло одолевает непреодолимое желание кричать, а руки покалывает от мысли крушить всю разложенную на столе посуду.

Я заняла свободное место, положила себе кусок мяса и уткнулась в тарелку. Спина, ровная как штык. Вилка, нож, аккуратные движения, полные концентрации. На лице — штиль, в душе — шторм из грохочущего стресса.

А потом ко мне обратилась она.

Кровь

в венах замерла. Время качнулось. Ее голос показался другим.

Совсем не противным…

Я медленно отправила в рот кусок мяса, проглотила вместе с ним все отчаянно рвущиеся наружу страхи и подняла глаза.

Конни чуть заметно улыбнулась и спросила, не желаю ли я попробовать салат с гребешками и манго.

— Твой любимый, — как бы невзначай добавила она.

Мои глаза забыли, что умеют моргать, и уставились на нее так, будто пытались разглядеть что-то сквозь ее кожу.

Я слегка качнула головой, отказавшись от предложенного блюда и вернула взгляд к тарелке. Но вместе с тем я будто избавилась от проклятия, мешавшего смотреть на нее.

Я посмотрела, увидела, и мир не рухнул. Не исчез.

Любопытство раз за разом начало брать верх.

И вот сейчас я исподлобья изучаю ее руки, ее скулы, ее губы, нос и глаза… и на ум приходят слова Дарьяны о том, что мы с Констанцией удивительно похожи.

Раньше я ни за что на свете не хотела этого признавать. И, возможно, оттого никогда не замечала поразительного сходства.

Но теперь…

Я чуть отклоняю голову влево и смотрю в зеркало, висящее на стене за ее спиной. Ловлю свое отражение. В груди вспыхивает праведный огонь, состоящий из гнева, печали и полного хаоса, но при этом мой взгляд совершенно спокоен. Он напоминает маску холодного безразличия. И я усмехаюсь сама себе. Возможно ли, что я сегодня чуточку безумна? Но меня это нисколько не пугает.

Перевожу взгляд обратно на Констанцию и отчетливо — болезненно — осознаю, что долгие годы была совершенно слепа.

Но если даже Дарьяна, чужой, по сути, человек, увидевший нас с Конни рядом первый раз в своей жизни, смогла заметить наше сходство, неужели зрение отца столь же невосприимчиво к правде, как и мое?

Констанция ловит мой заинтересованной взгляд. Она не знает, чем вдруг вызван столь пристальный интерес падчерицы. И внимание ее определенно смущает.

Но как бы я не хотела, я уже не могу перестать ее изучать. Страхи отброшены в сторону. Внутри кипит новое чувство. Неожиданно ощущаю на губах совершенно неведомое для себя бесстрашие.

Смех. Не знаю откуда он берется. В чем его причина. Я не могу сказать, что испытываю радость, но все же начинаю смеяться. Затем, успокоившись, вытираю салфеткой рот и небрежно отбрасываю ее обратно на стол.

— Дочка, с тобой все в порядке? — удивленно интересуется отец.

— Папочка, все просто прекрасно. — улыбаюсь я. — Просто меня вдруг пронзила странная мысль. — откидываюсь на спинку стула.

Конни берет в руки бокал с вином. Улавливаю легкое подёргивание ее пальцев. Она не знает, чего от меня ожидать? Неужели она меня боится? Эта мысль неприятно царапает позвонки.