Измена. Серебряная Принцесса
Шрифт:
Хотя одна только мысль, что к ней прикасается кто-то другой, скручивает жгутами нутро и сводит с ума. Пальцы сами сжимаются в кулаки. А боль в голове долбит ещё яростнее.
У меня нет на неё никаких прав. Я их лишился. Я сам принял все условия. Я дал слово долбанному Золотому. И прекрасно вижу какая картина вырисовывается из всех этих мазков говна.
Но я не могу запретить себе любить её. Не могу. Не могу перестать думать о ней каждую минуту.
Следует честно признать, что мне никогда не достичь того уровня просветленных, которые могут быть счастливы,
Телефон снова начинает вопить мелодией конца света. В тысячный раз за это утро. Кто-то меня потерял, и я даже знаю кто.
Странно, что они до сих пор не вломились в мой дом и не начали причитать, как заботливые нянюшки.
Подношу гаджет к уху. Мычу что-то отдалённо напоминающее: «алло@«.
— Хватит бухать, придурок! — летит в ответ, вместо «доброе утро, рад, что ты все еще не сдох.»
Морщусь и отодвигаю от себя телефон.
Зачем так орать?
Савельев решил взять сан или что-то вроде того, так как с недавних пор он считает себя обязанным читать мне проповеди. Специфические. Конкретно занудные. Но правда о них его совершенно не обижает. И никак не мешает тащится за мной по пятам и бубнить о том, как бестолково я себя веду.
Голова трещит так, будто рок-концерт совместили с ремонтом и запустили армию смешариков-сумоистов.
— Не ори. — хрипло шепчу я.
— Я еще не начал. Ты забил на нас с Васей. Мы как бы это заметили, но вошли в твое положение и великодушно тебя простили.
— Аминь, брат.
— Идиот. Я чего звоню-то. Хотел узнать, ты мать сегодня в клинике навестить собираешься или на нее тоже забьёшь? Если ты вдруг потерялся во времени, как бухая Алиса в норе, то сообщаю, что через два часа время визитов на сегодня закончится. А ты Ангелине Денисовне обещал сегодня приехать. Мы вот с Мельником помним, а ты, славный сын бутылки, при делах, не?
— А ты раньше набрать мне не мог?!
Силой поднимаю себя с кровати. Практически отрываю, будто был приклеен клей-моментом. Глаза держу закрытыми, свет раздражает так сильно, словно за ночь я стал вампиром.
— Ты прикалываешься? — негодует Савельев, — Трубки надо брать! Я тебе уже три часа, как наяриваю.
— Я не хочу знать, кто из вас кому что наяривает. — тупо шутит где-то там же в другой реальности Вася. Должен заметить, юмор у него не всегда блещет чем-то годным.
— Надо было приехать.
— А с этими вопросами к Мельнику! Я еще с утра думал за тобой заскочить, но он завел какую-то мутную шарманку, что мне надо дать тебе немного личного пространства. Мол, я тебя доконал своей опекой. А ты уже взрослый пацан и сам вылезешь из жопы, в которую зачем-то сам себя и вгоняешь.
— Так-то он прав. — зажмурившись, иду по памяти сразу в ванную. У нас с матерью небольшой дом. Его легко обойти с закрытыми глазами.
— Иди в жопу. — приходит ответ. Рядом снова раздаётся гогот Васи. — Поправочка, идите в жопу оба. А я умываю руки. Неблагодарные.
— Спасибо. — отвечаю я.
— Не за что. — спокойнее отвечает Стас. —
— Не, я доберусь.
— Давай. Как подъедешь, набери, пересечемся.
Завершаем звонок.
Быстро принимаю холодный душ. Глаза все еще плотно закрыты. Голова понемногу встает на место. Но от воспоминаний, какие сны радовали ночью, член тут же подрывается. Успокоить его не способна даже ледяная вода, отчего приходится уделить ему немного времени.
Вбегаю в свою комнату, быстро одеваюсь и мчу к машине. Я продал мотоцикл и купил эту старую колымагу, потому что после операции маму предстоит возить в клинику, а тащиться в такси ей точно будет неудобно.
В палату я буквально влетаю. Успеваю навестить маму. Она держится молодцом и выглядит неплохо, что не может не радовать и напомнить мне, что я поступил, хоть и по-скотски, но правильно. В каком-то изощренном, конечно смысле. Но я не мог дать ей уйти. Она самый близкий для меня человек на всем белом свете. Она воспитала и вырастила меня, всегда ставила меня на первое место. И я бесконечно люблю ее. Хочу, чтобы она жила, хочу дать ей все то, чего она была лишена.
Как всегда, рядом с ней я нацепляю на лицо беззаботную улыбку, но внутренности кровоточат при каждом ее вопросе о нас с Севой. Я решил сказать ей о нашем расставании, только когда она полностью придет в норму.
Маму еще пару дней будут держать в клинике, а потом мне можно, наконец, забрать ее домой.
***
После того, как покидаю клинику, пересекаемся с парнями.
От Стаса как обычно прилетает очередная проповедь, и я начинаю подозревать, что он к ним заранее и тщательно готовиться. Репетирует перед зеркалом или что-то похуже. Читает определенную литературу.
Мельник, наоборот, молчалив. Выглядит слегка взвинченным и нервным. Смотрит как-то странно. Будто ждет чего-то. И я даже знаю, чего именно. Он ждет, что я, наконец, расскажу ему более правдоподобную историю о том, откуда получил деньги.
Знаю, что Вася не дурак, и в шутливую версию про нечаянно найденный клад не поверил, но я не намерен ему рассказывать правду. Потому что он, — даже сильнее Савельева — может начать меня убеждать, что я поступил правильно. А это последнее, что я хочу услышать от друга.
Вечером Вася первым нас покидает, а когда о том, чтобы вернуться домой подумываю и я, Стас, под предлогом, что его мать очень просила позвать Зимнего на ужин, тащит меня к себе. А потом уже его мать чуть ли не силой заставляет остаться у них на ночь.
— Ты притащил меня домой, чтобы побыть нянькой? — спрашиваю друга, устраиваясь на полу возле его кровати, на нескольких слоях одеял и щедро обложенный подушками. — Но почему тогда я сплю на полу? Разве нянька не должна лучше заботиться о своем подопечном и ставить его комфорт выше своего.
— Ты сильно-то не борзей, — глумливо скалится Савельев, — Может, в стенах Малахитового ты и прынц, но в моем доме это право отдано мне. Так что на полу спишь — ты.
Растянувшись на спине, завожу руки за голову.