Измена. Верну тебя, жена
Шрифт:
— Зоопарк? — кривит голосом Римма. — На сородичей твоих любоваться? Что вообще происходит, Захар? Я повторяю, нашей семье нужны деньги.
Что примечательно, когда теще нужны деньги помимо «дня добрых дел», она постоянно прикрывается громким словом «семья». Хотя частью своей семьи я ее не считаю, но деньги давал — только потому, что она мать моей любимой женщины и сейчас одна.
Я нес ответственно за трех женщин — Римму, Лилю и Аленку. В случае с первой без всякого желания, но рассчитывая
Однако я узнал, что эта двухвостка плетет грязные интриги у меня за спиной и впутывает в них Алену, а потом как ни в чем не бывало звонит мне и просит деньги.
Причем когда Лилька обиделась на меня и несколько дней не общалась, Римма даже словом не обмолвилась, что знает о разводе.
— Какая у нас семья? — спрашиваю ее. — Ты же в курсе, что мы с Лилей разводимся, и поддерживаешь это, не так ли? Ты почти моя бывшая теща, нахрен мне тебе помогать? Теперь привыкай жить по своим средствам.
Римма теряется, медлит.
— Я же не для себя просила… для Аленушки…
— Я Аленку сам буду водить развлекаться, а ты, если так горишь желанием провести время с внучкой, пригласи ее сама в салон. Ты же пенсию получаешь, вот и бери оттуда деньги, — давлю на самое больное тещи — напоминаю о возрасте. — И еще я узнал, что ты настраиваешь дочь против меня. Поэтому предупреждаю первый и последний раз: еще такое повторится — ты очень об этом пожалеешь. Я забуду, что ты Лилькина мать, и заставлю отвечать за слова!
Сбрасываю звонок.
Хер ей на блюде, а не деньги.
Если теща хочет усидеть на двух стульях, то я не позволю. Тут ей либо крестик снять и ради собственной выгоды поддерживать меня, либо надеть трусы и быть хорошей матерью для своей дочери.
Схватив ключи от машины, я выхожу из квартиры. Шагаю по улице к своему внедорожнику и замечаю во дворе на парковке четыре машины с наглухо тонированными стеклами.
Тачки явно не местные и все одной японской марки. Я их раньше не видел.
Едва подхожу ближе к парковке, как двери машин открываются, и из них вываливаются крупные спортивные парни, человек шестнадцать. По их озлобленным лицам я сразу догадываюсь, что они здесь поджидают меня и явно не расположены к разговорам.
Впрочем, уже через несколько секунд убеждаюсь в этом, когда они, обступив толпой, начинают яростно меня гасить. Я пытаюсь отбиться, но силы объективно не равны.
Валюсь сначала на колени, а потом и на асфальт, терпя удары жестких ботинок по всему телу, только голову руками прикрываю.
Сквозь их рычащую брань слышу: это тебе за Гордисанова.
Потом они так же стремительно убегают по машинам. Удивительно даже, что они меня не переехали.
Тело ломит от ударов, башка гудит, во рту скапливается кровь.
Втоптанный в асфальт,
— Захар! Господи, что они с тобой сделали? — нежный, сбивчивый от волнения голос Лильки действует на меня как анестезия.
Она садится на асфальт возле меня, плачет, переживает, маленькая моя.
— Нормально все, — хриплю я и пытаюсь подняться, но не могу пошевелить и пальцем.
— Кто они? Что за твари тебя так избили? Я напишу на них заявление! Я подам в суд! Будь они прокляты, пусть сдохнут! — лихорадочно ощупывает меня, и каждое прикосновение ее холодных пальцев к моей горящей от ссадин коже притупляет боль лучше лидокаина. — Только держись, умоляю тебя, любимый, — всхлипывает моя девочка. — Я сейчас скорую вызову. Все будет хорошо…
— Не нужно. Отлежусь дома, и все пройдет. В первый раз, что ли?
Какая же она у меня…
Словно ангел, сошедший с небес.
Я смотрю еще мутным взглядом на ее взволнованное лицо с точеными чертами, как у куколки, на светлые волосы, заплетенные в косу, на тонкую шею. Прелесть моя. Рядом с Лилей мне почти не больно.
— Мне так страшно за тебя, Захар, — шепчет Лилька и, осторожно взяв меня за руку, целует в места, не сбитые до крови. — Пожалуйста, береги себя. Я ведь жить без тебя не смогу, ты же знаешь. У меня сердце болит, когда я вижу тебя таким. Ты единственный, ради кого я дышу...
Сейчас эта хрупкая, но сильная духом женщина поможет мне встать и потащит на себе в квартиру, посадит на диван. Заполошно убежит за аптечкой, а потом будет храбро промывать мои раны, хотя сама до жути боится вида крови.
Так было всегда.
И ахренеть как мило наблюдать, когда Лиля, прикладывая бинт, пропитанный антисептиком, дует на раны, трясется за меня и старается хотя бы так облегчить мое состояние.
Она любит и переживает за меня гораздо сильнее, чем я сам.
— Лилечка моя, больше я тебя не огорчу, — кое-как поднимаю руку, чтобы прикоснуться к ее щеке и стереть слезинку, однако провожу пальцами по воздуху.
Сморгнув пелену с глаз, перестаю видеть Лильку, она растворилась в воздухе.
Похоже, меня крепко приложили по голове, и я после побоев увидел мираж.
Весна ко мне не пришла.
И об ее заботе, как прежде, можно не мечтать.
Не знаю, сколько я провалялся на асфальте — потерял счет времени.
Стиснув зубы, напрягаюсь и заставляю себя подняться. Башка кружится, как у пьяного. Сплевываю кровь и оглядываюсь по сторонам.
Слева у парковки замечаю семейную пару. Мужчина и женщина смотрят на меня удивленно, как будто покойника увидели.