Измена. Во власти лжи
Шрифт:
— Это означает, что пока моя жена ходит беременная, у неё нет возможности удовлетворять все мои потребности. Какие потребности, подумай головой… — достаточно мягко, и я бы сказала, даже сдержанно произнёс Рустам, хотя ему хотелось орать. И реально меня, видимо, спасала только беременность.
— Рус, я тебе русским языком говорю о том, что я знаю о твоей любовнице, о том, что я слышала твой разговор с Аликом…
— Пожалуйста, не приплетай сюда этого болтуна, ей Богу, Есения. Вот не надо сюда приплетать Алика. Он очень хороший друг,
А вот теперь Рус взбесился.
Он зарычал, сделал шаг ко мне, обнял меня за плечи и постарался прижать к своей груди.
— Пусти меня, не трогай.
— Нет, не отпущу, если ты продолжишь в таком тоне общаться со мной, если ты продолжишь раскручивать эту непонятную историю с какой-то изменой, то у меня не останется ничего другого, кроме…
— Кроме чего? — выдохнул я зло и Рустам замолчал.
Мне было интересно, что же ему останется сделать: запереть меня в лечебнице, отправить раньше времени в роддом или что?
— Рус, что тебе останется сделать? — подалась я вперед.
— Ничего, Еся, ничего.
Муж сделал шаг назад и хрипло произнёс:
— Ты права, я буду теперь ночевать в гостевой.
За мужем закрылась дверь, а я не ощутила какого-то удовлетворения от ситуации, потому что, проиграв, он выставил меня побеждённой.
Глава 12
Глава 12
Я не могла спать.
Наверное, именно из-за бессонной ночи я раньше всех встала и вместо того, чтобы по привычке приготовить завтрак, я налила себе большую кружку чая, накинула на плечи длинный вязанный кардиган, вступилась в мягкие угги и вышла на улицу.
Да ночью было очень влажно, на траве слезами застыли хрустальные капельки росы.
Я уговаривала себя успокоиться, но не могла.
Спустя час я увидела мельтешение в кухонном окне, и Тимур, распахнув его, прокричал:
— Идём завтракать, я яичницу сделал, мам.
Я не знала, как вести себя с Тимуром, потому что не понимала…
Точнее, я понимала, что у него переходной возраст,, что сейчас у него гормоны и желание отстаивать свою позицию, но его слова ранили.
Подняв пустую кружку, я пошла в сторону дома.
Рус уже сидел за столом. Листал что-то в планшете. А Тимур поставил на моё место тарелку с глазуньей и томатами.
— Видишь, как ты учила с овощами.
— Спасибо, — сказала я хрипло.
— И слушай… Я сегодня хотел уехать к Диме Новикову, у него родители уехали на выходные и мы думали порезаться по сетке.
Я прикрыла глаза и гулко сглотнула.
С одной стороны, да, можно было бы отпустить Тимура в гости, потому что находиться с ним мне было тяжело. Я не имела права обижаться на сына, на детей обижаться это лелеять обиду к себе. Ведь я его воспитала, значит,
— Тим, ты не поедешь к Диме… — произнесла я ковыряя глазунью.
— Почему? — резко спросил Тимур, сев за стол.
— Потому что в прошлый раз, когда был скандал в школе, этот скандал был из-за Димы, потому что тогда несколько одноклассников были у него, и был алкоголь, были сигареты, и неизвестно ещё, что было. Я не хочу, чтобы мой ребёнок общался в таком окружении.
Тим тихо задышал, насупился, сдавил пальцами вилку, а потом со звоном бросил её в тарелку, резко выдвинул стул и вышел.
Рус, наблюдавший за этой картиной, перевёл на меня взгляд, нахмурился.
И саданул ударом под дых.
— Ты не имеешь права с ним так разговаривать… — произнес растягивая слова муж.
— Имею… — в противовес сказала я, замирая в ожидании еще одного больного тычка в область сердца.
— Ты ему не мать, Есения…
Я уговаривала себя не плакать, молилась, чтобы противные слезы не заблестели на глазах…
— Тебе не кажется… — начал медленно Рустам и я по примеру Тимура швырнула вилкой в тарелку и зарычала:
— Мне не кажется, Рус! — рявкнула я. — Мне не кажется, что я на что-то в отношении Тимура не имею прав! Когда мы познакомились, ты сразу поставил меня перед фактом, что у тебя сын, и я приняла этого сына как своего. Поэтому мне не кажется, что я не имею прав запрещать и что-то еще в отношении своего ребенка делать!
Я резко оттолкнулась от стола и стул проскрежетал ножками по плитке.
— Есения, ты сейчас перегибаешь… — раздалось мне вслед, и я остановившись возле острова, оперлась о него рукой.
— Это ты перегибаешь смея мне говорить, что ребенку, которому я задницу подтирала я не мать. Это ты перегибаешь, потому что не ты бегал с ним по больницам со всеми инфекциями, не ты купал его и не ты рассказывал сказки на ночь! — меня понесло так сильно, что я вообще не тормозила на поворотах. Меня выбешивало, меня оскорбляло поведение мужа, который считал, что имеет право таким мне тыкать.
Под пальцами оказалась сахарница, и я сдавила ее крышку до хруста.
— Есения, у него есть мать… — заметил тихо Рустам и встал из-за стола.
— А где была эта мать, когда он пошел в первый класс. Где была эта мать, когда я из одной больницы в другую с ним ездила из-за того, что он в садике съел кусочек отварной рыбы и ему косточка где-то на корне языка застряла? А где была его мать, когда он отказывался есть и пить во время ангины? Где? Не знаешь? — я резко развернулась и в упор посмотрела на мужа. — Так вот, раз на этом месте всегда была я, значит я имею полное на то право решать пойдет мой ребенок к Диме с ночевкой или нет! И не надо на меня бровями осуждающе косить, Рустам! Я не та двадцатилетняя дуреха, которая делала все лишь бы вы оба с сыном были довольны! Мне почти тридцать и теперь вы с Тимуром постарайтесь, чтобы я была довольна!