Измена. Во власти лжи
Шрифт:
Рустам в своём длинном чёрном пальто, сложенными в карманы руками, медленно шагнул на территорию двора, остановился в нескольких метрах от меня на тропинке.
Он знал, что я убегаю. Он все знал.
Но не знал, что мне нужен мой старший ребенок.
Глава 50
Рустам
Она не разговаривала. То есть представьте ситуацию, что в
Я не слышал её голоса и готов был чуть ли не на стенку бросался, она просто не разговаривала, и на следующий день после выписки её мать подошла ко мне, схватила за предплечье, сдавила пальцами так, что её ногти сквозь мою рубашку впивались в кожу.
— Ты что натворил? — Тихо спросила тёща, я покачал головой. — Ты что натворил. Она же на тень похожа. Не ври мне, что это все сложные роды. Не ври, отцу можешь врать сколько угодно, мне не ври.
— Я все исправлю, — сказал я, только сглотнув.
— Что ты натворил, Рустам, что ты натворил.
У меня были более чем тёплые отношения с родителями жены. Но в тот момент мне казалось, что я готов был проклясть все, только чтобы не отвечать на этот вопрос.
— Что ты сделал с моей девочкой? Она же тебе доверяла. Больше, чем кому бы то ни было на этой земле, Рустам, что ты натворил?
— Я же говорю, что все исправлю.
— Я хочу её забрать.
— Мама, — тихо произнёс я, понимая, что ситуация выходит из под контроля. — Все будет хорошо, я тебе обещаю.
— Я хочу забрать свою дочь и своего внука, — дрожащим голосом произнесла тёща. Я, перехватив её запястье, развернулся и пристально посмотрел в глаза.
— Я тебе обещаю, что я все исправлю, дай время.
Да, мне дали время, и у меня оно было ровно до того момента, пока у Есении не восстановится здоровье, потому что потом я знал, что она соберёт Матвея и сбежит.
Нет, это не будет, как в фильме кавказская пленница, где за ней будут бегать несколько бандитов. Она просто молча возьмёт и уедет. А у меня самое интересное, что даже не будет никаких слов для того, чтобы как-то повлиять на этот отъезд, я сам себе выковал всю эту ситуацию. И она не разговаривала.
Чем больше я натыкался на всю эту тишину, тем сильнее я понимал, что вот-вот, вот-вот, сейчас, ещё пару дней, ещё пару недель, ещё пару часов.
И поэтому, когда Есения утром нервно ходила по залу, качала Матвея и смотрела, бросала косые взгляды на Тимура, я понял, что все сегодня произойдёт.
Все случится именно сегодня.
Я никуда не уехал, я перегнал машину за угол и сел ждать.
Я проследил за тем, как сын на такси уехал в школу, потом вышел из машины и просто ходил вдоль забора.
Я понимал, что вот- вот все случится, все произойдёт.
И оно произошло.
Есения дошла почти до выхода, замерла у калитки в нерешительности,
А я зайдя во двор, вдруг понял, что я не могу её держать, я не могу обрекать её на вот это молчаливое существование, когда она будет воспитывать детей, и все на этом. Она не будет жить настоящей жизнью, она не будет радоваться ни приходу мужа домой, ни чему-то либо ещё. И когда я остановился напротив неё, я уже был готов сам отвезти её в аэропорт, купить билеты, сделать все, что угодно, чтобы она заговорила.
А она, всхлипнув, прижала к себе Матвея сильнее и, чуть боком развернувшись ко мне, прошептала:
— Ненавижу тебя, ненавижу тебя. Ты у меня детей отбираешь.
Я понял, что вот в этом состоянии, в слезах, но в разговоре со мной была моя жена, со мной была Есения, а не тень её, которая месяц ходила, нянчила ребёнка, готовила периодически завтраки по утрам старшему сыну.
Сейчас была моя жена.
— Я никого у тебя не отбираю…
— Я не могу уехать, оставив Тимура. Ты Тимура, у меня отбираешь! Тимура!
Она прижала к себе Матвея ещё сильнее и покачала головой.
— Я не хочу его оставлять, он мой, мой!
— Я знаю он твой, — тихо сказал я, чтобы не удручать ситуацию, не добавлять остроты моменту. — Он твой. Я знаю, Еся, я точно знаю, что Тимур твой.
— Тогда почему ты мне не отдаёшь его? Я не могу его с собой забрать, потому что я ему никто. А потом на меня напишут заявление.
— Какое заявление Есения? Что случилось?
— Я в Москву хочу улететь с Матвеем и Тимуром! Я не оставлю их с тобой. Я не отдам их,— произнесла она, отшатываясь от меня, вытирая запястьем слезы.
— Хорошо, — я был готов ей в этот момент дать все, что угодно, сделать все, что угодно, только бы, чтобы она пришла в себя, очнулась ото сна.
— Хорошо?— Недоверчиво спросила Есения, и в её глазах промелькнула осознанность. — Ты отдашь мне Тимура? — Шёпотом спросила она.
Я кивнул.
— Да, я отвезу вас в аэропорт, сам посажу на самолёт. В столице вас встретит человек, пока вы будете в дороге, я сниму квартиру. Если ты хочешь уйти от меня, но не можешь, потому что тебя держат дети, то я готов отдать тебе все. Даже сыновей.
У Есении сильнее задрожали губы.
Она покачала головой.
— Зачем ты так сделал? Зачем? Зачем ты разговаривал с Аликом? Зачем ты? Зачем ты не дал мне услышать, что ты ни с кем не спал? Зачем?
— Еся девочка моя… — она хотя бы говорила. Она высказывала претензии, а не сидела мёртвой, как в тот день в палате, когда я во всем признавался.
— Не надо меня трогать, — хрипло произнесла она. И сделала шаг по хрустящему снегу назад. — Ты все разрушил, ты все отобрал, всем сделал плохо, Тимур плачет, он, он плачет. А Матвей, ты Матвея отца лишил.