Измена. Я больше не буду тряпкой
Шрифт:
— Совсем не похоже на нее… — задумчиво протягивает Николай.
— Она очень изменилась. У нее счастье, полная чаша, матери еще деньги подкидывает, а с нами уже и не общается. Я и не навязывалась. Ты знаешь, я давно в другой город переехала. Но я была в отчаянии, — мотает головой из стороны в сторону. — Глеб сам меня нашел. Без лишних слов помог. А Маша… ей все равно…
— Она счастлива в браке? — Николай прикусывает язык. Поздно, предательский вопрос уже сорвался с губ.
— Очень, — Людмила отвечает мгновенно, без малейших колебаний. — Она моя сестра, я люблю ее
Николай физически ощущает, как каждое слово, подобно ржавому гвоздю пронзает сердце. Нет, время не излечило, раны даже не затянулись и боль все еще идет по нарастающей.
— Ой, — девушка прикрывает рот ладошкой, — Прости, Коль. Но столько времени прошло… ты знаешь, я всегда тебе правду говорила, по сути, против сестры шла… Мне кажется, все же лучше так… чем ложь…
— Все нормально, Люд. Спасибо за честность, — ему удается ответить спокойно. — Почему ты мне не позвонила? Ты ведь знаешь, я бы никогда тебе в помощи не отказал.
— Ты отгородился, пошел служить, я не хотела навязываться. Прекрасно понимаю, что я ассоциируюсь у тебя с теми событиями. Я знала, что у тебя семья, дочь. Зачем напоминать тебе прошлое? — пожимает плечами. — Я пришла к своей семье. Думала, так справимся. Все же я была уверена, что сестра не оставит меня в трудную минуту. Хоть после всего мы и с Машей отдалились… Я же тогда ее осудила, высказала все. Понимаю, могла любовь накрыть, но и с тобой по-человечески она могла поступить… а не так, — Люда тяжело вздыхает. — А Глеб… он просто пошел у нее на поводу. Влюбленный мужчина, она ему вскружила голову… Он потом не раз говорил, что сожалеет. Он раскаивается, Коль, поверь мне.
— Люд, я никогда не винил тебя. Наоборот, благодарен, что ты тогда была со мной и помогла справиться. Ты помнишь, в каком я был состоянии, — слова девушки уносят его в ту роковую ночь, когда мир утратил свои краски и превратился в черный, горящий ад. Когда безжалостный огонь предательства сжигал все, что было ему дорого.
— Мне было нелегко решиться рассказать тебе все… Я предавала сестру, которая предавала тебя… — Людмила отворачивается, слезы бегут по ее щекам.
— Не стоит ворошить прошлое, — глухо отвечает Николай.
— Маше сейчас сложно, они с Глебом ребенка потеряли, которого так ждали. Наш отец в больнице. А мне так хочется, чтобы прошлое больше не давило. Хочется для всех счастья. И самой встать на ноги, — смотрит на него с теплотой. — А ты сам как?
— Развелся. Работаю. Живу. Нормально все.
— Развелся? Я думала, у вас с женой все отлично…
— Это к лучшему, — выдавливает из себя улыбку Николай. — Люд, если что нужно, ты только скажи.
— Поддержка твоя нужна. Дружба. Положительные эмоции — они же усиливают действие любого лекарства, — протягивает руку.
Николай берет Людмилу за руку, целует ее.
— Договорились, — подмигивает.
Он проводит в палате еще часа два. Больше болезненных тем они не затрагивают. Говорят о прожитых
Только дело сделано, Люда вспорола ножом незажившие раны, боль выжигает нутро. Перед глазами картина той убийственной ночи, когда он своими глазами увидел женщину, без которой не мыслил жизни и лучшего друга в обнимку на красных шелковых простынях.
Обнимая Глеба за шею, глядя на Николая колдовскими зелеными глазами, она сказала четко, отстраненно и холодно:
— Уходи, Коля. Между нами все кончено.
Эти слова до сих пор звучат у него в голове, каждый день, каждый час, каждую минуту, каждую секунду…
Глава 20
Маша
Дикий ор ударяет по вискам. Не сразу соображаю, где нахожусь и что случилось.
— Зачем, Глеб? Вот скажи зачем?! — визгливый голос Анжелы врезается в мозг.
Как же больно. Сдавливаю виски. Я дома, если квартиру где прожила столько лет с Глебом, можно так назвать. Муж меня вырубил и привез сюда. Тут я солидарна с предательницей: зачем?
— Не верещи, — недовольный ответ Глеба.
Любовники на кухне. Я в нашей спальне. Во всем теле тяжесть, сложно даже пошевелиться. Что он со мной сделал? Глеб опасен.
— Я уже все сказала мужу. Нам больше ничего не мешает быть вместе. А ты ее притащил! Глеб, зачем?! Я не понимаю, — продолжает орать Анжела.
— Тебя кто-то просил признаваться? Сколько раз тебе говорил, без моего ведома ни шага. Что за самодеятельность, Анж? — раздраженный голос мужа.
— Сколько это еще могло продолжаться! Мы любим друг друга, эта наконец-то все знает. Я больше не хочу скрываться. А старик меня достал. Его нежность, его руки, он меня лапал! Бррр, — даже представляю, как она морщится.
Так обидно за папу становится. Ведь он для семьи все делал. Несмотря на предупреждение врачей, брал дополнительные смены, все в дом, все для детей. В том, что папа любил предательницу у меня ни малейшего сомнения.
Он и нас с Людой очень любил. Пока не выросли, давал матери гораздо больше, чем алименты, да и покупал нам многое, потому как его деньги шли на младших братьев и сестер, на новых ухажеров матери.
Она почему-то всегда связывалась с мужчинами, которые были не в состоянии обеспечить даже самих себя. Едва я научилась ходить, мать уже прививала мне чувство долга, что я должна помогать…
Мне было шесть, когда она стала брать меня с собой на рынок торговать зеленью, которую она выращивала на огороде. Чем старше я становилась, тем больше работы по дому, огороду, заботе о младших братья и сестрах, сваливалось на меня. Потом я начала подрабатывать, убираться в квартирах, лишь бы маме было легче.
Людмила мне не помогала и говорила, что мама мной пользуется. Она жила мечтой как можно скорее уехать из дома.
Папа, видя всю эту картину, не раз предлагал мне переехать к нему. Но как я могла бросить мать? Своих сестре и братьев? Чувство ответственности, привитое с детства, приковало меня к семье железными цепями. Да и для папы я обузой быть не хотела.