Измена. Я ее не брошу

Марика Ани

Перевожу взгляд на мужчину.

— Мне нечем было заняться, — хмыкает Дам и машет в сторону. — Там ещё в коробках часть лежит. Сама посмотришь, что нужно — соберу, что нет — вернем.

— Я люблю тебя, Асланов! — выпаливаю совершенно искренне и даже неожиданно для себя.

— Я тоже тебя, Асланова, — улыбается мужчина и тянет на себя.

— Ещё пока не Асланова, — журю, прильнув к груди. Марат, застрявший между нами, кряхтит, подаёт сигналы, приходится сбавить обороты.

— Едем срочно исправлять! —

Дам поднимает нас вместе с ребенком и выводит из квартиры.

— Прямо сейчас? — хохочу, держась за плечи. — Пусти, пожалей свою спину. Надорвёшься же.

— Своя ноша не тянет, — повторяет он, и мне хочется его прибить, но вместо этого целую в губы. — Нам пора подумать о дочери с твоими глазами, — шепчет, не прерывая поцелуй.

— Дурак, — хихикаю и ёрзаю, ощущая наглые ладони на филейной части. — Ты же не серьёзно?

— Как минимум нам пора двигаться в нужном направлении. Я безумно соскучился по тебе, Ника, — Дам заносит обратно, уверенные пальцы смещаются, развязывают слинг и, шустро перехватив спящего младенца, перекладывают в кокон.

Прекрасно его понимаю. Между нами не было интимной близости с той последней ночи, проведенной в квартире Натана. Зная темперамент Дамира, да и свой аппетит, как мы вообще держимся и не переходим грань — удивительно просто. К тому же по медицинским показателям мне давно уже можно.

— Что скажешь, Бедовая? — мужчина мягкой поступью подходит ближе и заключает в объятья.

— Скажу, что у нас получаются самые красивые дети. Давай повторим, — выдыхаю и чувствую, как покрываюсь румянцем.

Эпилог

Дамир

— У нас ЧП, — со вздохом заявляет жена, как только отвечаю на звонок. И я срываюсь. Выскакиваю из кабинета, пролетаю мимо обалдевшей и бледной секретарши. В голове прокручиваю миллионы вариантов случившегося происшествия. Но Ника перестаёт тянуть и спасает от нервного срыва: — Соня покрасила волосы в розовый.

— И всё? — на скорости торможу.

— Нет, Асланов, она покрасила волосы, ванну, Асель и наш спальный гарнитур.

— А его зачем? — недоумеваю.

— Вот придёшь и спросишь сам, — опять тяжко вздыхает.

— Бедовая, мне уже не тридцать семь. Доведешь до инфаркта — сама ведь оплакивать будешь!

— Ты это каждый год на протяжении двенадцати лет говоришь, — фыркает Бедовая женщина. — В общем, информирую, придёшь домой, поговори с дочерью. Не так, как в прошлый раз. А серьёзно! Грозно. Если надо, по столу стукни и не дай собою управлять.

— Мной уже одна Беда управляет, — хмыкаю,. — Вот уже двенадцать лет вертит, крутит, манипулирует.

— Ты преувеличиваешь, Асланов, — улыбается Ника. Я чувствую даже через трубку её улыбку.

Отключив связь, возвращаюсь в кабинет. Двенадцать лет прошло. Двенадцать идеальных лет. Незабываемых,

счастливых, тёплых лет.

Первый год сложным самым был. Меня опять таскали по прокуратурам да следственным комитетам за нарушение испытательного срока. Посадить хотели. Но Натан своей выходкой с репортёрами начал давить на жалость. Мол, не развлекаться уехал. К жене с ребенком, что на больничной койке меня ждали. И как я раскаиваюсь, готов к наказанию с увеличением условного срока. Пришлось раскошеливаться в очередной раз.

Как итог, повесили запрет на выезд на год. Но я не планировал улетать из Петербурга. У нас с Никой другие приоритеты стояли. Свадьба, совсем скромная. Постройка дома. Переезд. Забота о младенце.

Вот уже двенадцать лет я лечу на всей скорости к своей семье. К жене, сыну и трём дочерям. Кажется ничего существенно не поменялось. Кроме Ники. Она выросла, повзрослела, увереннее стала. Самостоятельнее. Рекламное агентство открыла. Мои привычки переняла. Осмелела. Подчинёнными уверенно вертит и мной легко управляет. И за это я её сильнее люблю. Горжусь Бедовой девчонкой, коей когда-то была.

Только по ночам, в моих руках она всё та же нежная Ника. Моя малышка, что ластится, краснеет даже после стольких лет. И отдаёт себя без остатка, вручает полностью всю власть в мои руки.

— Дамир Маратович, Вам ещё что-нибудь нужно или я могу идти? — секретарь заглядывает после короткого стука и выводит из размышлений.

— Можешь идти, до завтра, — отпускаю, смотря на часы.

Шесть часов вечера. И мне пора. Я больше не задерживаюсь на работе. Доезжаю до дома, перепрыгиваю через ступеньки и распахиваю входную дверь.

— Папа! — радостно визжит Асель и со всех ног бросается ко мне. Я в ступор впадаю, смотря на летящую в мои объятья трёхлетку. Она вся розовая, волосы, лоб, уши, шея.

— Привет, моя принцесса, — присаживаюсь на корточки и ловлю любительницу со всей скорости впечатываться в меня. Вся в мать, что тут сказать. Вынимаю из кармана заветный киндер. И заслуживаю крепкие обнимашки с поцелуем в щеку.

— Тебе нлавится? — вертится ребенок, показывая свою шевелюру.

— Нравится, — хмыкаю, пытаясь оттереть с уха пигмент. — Только мне нравились твои светлые, как у мамы, кудряшки.

— Мне тоже, но Соня эск… экс… — хмурит лоб, пытаясь выговорить сложное слово.

— Экспериментировала? — помогаю ребенку и, подняв, несу в сторону гостиной.

— Да. Мама злилась и сказала, ты её лемнём побьёшь, — Асель замолкает, опять хмурится и смотрит пытливо. — Ты же не станешь?

— Нет, но в угол поставлю. Как только осмотрю зону боевых действий, — хмыкаю и останавливаюсь на пороге пустой комнаты. — А где мама и остальные?

— Они на заднем дволе. Малат Глафа пливёл.