Измена
Шрифт:
Брезгливо отшвыриваю его, пользуясь минутной заминкой, дергаю Дину на себя, закидывая на плечо.
Мне плевать что она вырывается, колотит своими кулачками по спине. Ничего в машине придет в себя, нехер ей со всякими мудаками планировать совместное будущее.
Заталкиваю Дину в машину, блокирую задние двери, отъезжаю со стоянки, мне плевать что там «адвокатишка» будет предпринимать, потому что это моя женщина, которая просочилась словно кислота в ткани моего тела, я ею отравлен с той самой ночи в гостинице.
Как бы я не злился за то, что Дина откровенно делает
Стараюсь ехать в нормальном скоростном режиме, не превышаю, хотя внутренние предохранители хотят рвануть с места куда с большей скоростью, чтобы ее ухажер не имел ни малейшего шанса настигнуть нас. На всякий случай смотрю по зеркалам, «хвоста» в виде «адвокатишки» нет.
Откровенно игнорирую попытки Дины выбраться из машины: нажимает на все возможные кнопки в зоне ее видимости, которые я предусмотрительно сразу заблокировал, едва приземлился на водительском сиденье и отъехал от стоянки
Несмотря на то, что я получил тумаков от Утенкова, и в некоторых местах откровенно ломит от его ударов, чувствую себя умиротворенно что ли.
Опускаю стекло чуть ниже, образуя не большой зазор, жадно втягиваю холодный осенний воздух, испытывая колоссальное удовольствие. На выдохе стараясь сбросить весь негатив и злость от сегодняшнего вечера. Похуй какие будут последствия, я готов проломить башку любому, кто попробует забрать то, что принадлежит мне.
Дина, перепробовав все возможные способы выбраться, откидывается на сиденье и смотрит в окно. Мы какое-то время молчим, хотя я ожидал приличного скандала, с элементами выноса мозга, как обычно это любит устраивать мне Ира, но и тут не угадал, блядь.
Дина просто начинает плакать, я чуть притормаживая а светофоре, говорю:
— Успокойся, ничего такого не произошло, если по-другому нельзя никак объяснить, иногда нужно применить силу, чтобы наверняка, — чуть морщусь, потирая челюсть, удар у Утенкова сильный, отдающей ноющей болью по правой стороне лицевого нерва
— Андрей, останови машину, ты не понимаешь, Егор думает я добровольно уехала, но это не так, — вижу слезы текут по ее щекам, а мне хочется ее успокоить, вытереть мокрые щеки, потому что я терпеть не могу когда женщина плачет, у меня сгорают все предохранители.
— Неужели? — усмехаюсь, стараюсь разрядить обстановку, включая немного сарказма, — не помню, чтобы ты громко кричала и звала на помощь
— Просто останови машину, не разрушай мою жизнь, Егор не простит мне, — усмехаюсь, про себя думая, в смысле, не разрушай, я ее жизнь заново отстроить собираюсь, новую жизнь, этого "адвокатишки" больше и рядом не будет с матерью моего ребенка
— Это я ему не прощу, Дина, что он тебя на асфальт толкнул, — перевожу стрелки на Утенкова
— Я заслужила, я виновата, Андрей! — Дина закрывает глаза ладонями, а я включаю поворотник
Включаю «аварийку», следом глушу мотор, выхожу и перебираюсь на заднее сиденье, двигаясь чуть ближе, стараюсь обнять заплаканную женщину, но она сопротивляется, упираясь мне ладонями в грудную клетку.
Стараюсь не давить, не настаиваю, чуть отстраняясь, говорю:
— Дин, не неси хуйню, тебе этот "соплежуй" не нужен, — крутит головой, отрицая очевидное, а я не понимаю ее маниакального желания быть с этим "мудилой"
— Мне он нужен, он моя опора и поддержка! — переходит на крик, но резко понижает тембр голоса, когда звонит телефон.
Дина ищет в сумке аппарат для связи, попутно вытирает слезы, как будто на том конце провода увидят ее заплаканное лицо.
Я практически уверен, что это Утенков и интуиция меня не подводит. Едва сотовый оказывается в руках у Дины, она не успевает принять вызов, звонок сбрасывается.
Наблюдая, как она следом начинает набирать номер Утенкова, выхватываю у нее из рук телефон, блокируя попытки вернуть его, не сбрасывая вызов, дожидаюсь когда «соплежуй» ответит. Едва абонент принимает вызов, очень грубо сообщаю:
— Отъебись от нашей семьи понял!? — и не желая слушать поток ругани, которая льется на меня следом как из решета, сбрасываю звонок, убираю телефон к себе в карман под шумные протесты Дины.
Она буквально набрасывается с кулаками, бьет со всей силы, но удары слишком слабые, я их почти не чувствую, сыплет проклятиями в мою сторону, а я перехватываю ее ладони дергаю на себя, впиваюсь в ее губы просто без языка, словно девственник, наслаждаясь, как на меня обрушивается лавина новых эмоций, сметая все привычные мне устои на своем пути.
И только ее влажный рот имеет значение, который я комкаю своими губами, будто это первый поцелуй в моей жизни.
Дина для меня как темный антагонист всех возможных правил. И похуй на десяток других с их правильными чертами лица, так искусно смоделированные руками опытных пластических хирургов, только с ней я чувствую себя одновременно и мальчишкой, который только начинает жить, и мудрецом, уже познавшим жизнь.
Только с ней я живой.
Дина не отвечает на поцелуй, отстраняюсь, убираю руки, вижу, что оставшись без моих объятий, она сползает вдоль сиденья, словно тряпичная кукла. Не могу ничего с собой поделать, снова сгребаю ее в охапку, чувствуя как она дышит мне в шею.
Этой женщине нужна встряска, чтобы узнать себя, она слишком шаблонно мыслит, зажимается. Ведь я точно знаю, что она может быть вне правил, когда делает то, что хочет.
В гостинице она была такой.
Еще крепче прижимаю Дину к себе, через некоторое время, тихо она спрашивает:
— Зачем я тебе? Для чего ты разрушаешь мою жизнь, Андрей? — говорит устало, я же продолжая удерживать ее в своих объятиях, словно это самое дорогое, что есть у меня в жизни, чуть прикрываю глаза, настолько ее теплое дыхание пробуждает во мне желание повторить ту ночь в гостинице, только не сдерживаться, как я это делал, а не отпускать ее от себя всю ночь.