Изменение формы. Особая книга
Шрифт:
Ты не знаешь, о чем будет твой новый текст, но ты можешь увидеть его отсвет в предыдущем.
Я отправил эссе «Благородный пепел» в редакцию одного из журналов. На следующий день, к моему огромному счастью и удивлению, мне ответили. Эссе заинтересовало, но оказалось крохотным по объему. Также редактор спросил меня, нет ли в моем запасе истории, связанной с особыми людьми. И тут меня пронзило. Я не знаю, что это. Мистика или тонкая режиссура судьбы, но буквально за неделю до письма от редактора я сделал попытку стать ближе к особым людям. Я написал директору «Театра Простодушных» Дмитрию Чернэ. Об этом театре я узнал из инстаграм-аккаунта фотографа Александра Гребешкова. Монохромные фотографии с показа спектакля по пьесе
Увидел, что после безвременного ухода из жизни основателя театра, главного режиссера Игоря Неупокоева, коллектив, оправившись от потери, постепенно обретает новую жизнь и приглашает к сотрудничеству режиссеров со стороны. Я написал Дмитрию с прямым и простым вопросом: нужен ли театру режиссер? Простота – хуже воровства. Ответа на мой вопрос не последовало.
Я отбросил эту идею, тем более в моей голове не было конкретного материала, который я мог бы предложить к постановке, сказать по правде, я вообще мало представлял, кому и куда пишу. Мне просто была нужна режиссерская работа, и я рассылал веером свое портфолио.
Рядом с домом, где я живу, располагается центр для особенных детей. Идя к метро, я всякий раз прохожу мимо зарешеченных окон и вижу висящую на здании табличку: «Особые дети иногда могут кричать и необычно себя вести».
Я никогда не слышал криков и не видел ничего необычного, потому что я проходил мимо. После письма от редактора я повторно написал Дмитрию Чернэ и спросил, есть ли возможность присутствовать на репетиции, объяснил, что пишу материал об особых людях, о том, как они существуют в пространстве театра. Дмитрий ответил мне через две минуты:
Сегодня в 15:00 мы репетируем в СПИД-центре на Сыромятнической. Приезжайте.
Меня встретили Дмитрий и Соня. Соня – волонтер центра, и сегодня у нее был первый рабочий день. Для нее, как и для меня, сегодня все было здесь впервые, и мне стало не так волнительно. Соне девятнадцать лет, она год прожила в Венеции, училась там на архитектора, но поняла, что не может без России, и вернулась на родину, где хочет найти свое дело, а главное – быть полезной людям. Сегодня Соня – своего рода помощник режиссера, наливает чай актерам, угощает их печеньем, помогает переодеться из уличной одежды в репетиционную. Дмитрий Чернэ предупредил меня, что сегодня будет не весь состав, только трое. Кто-то изолировался на даче и боится вируса, кто-то недавно сделал прививку и отходит от нее, кого-то не смогли привезти родители, а кто-то вообще уехал в отпуск.
В репетиционном зале меня встретила Вика.
«Привет! Меня зовут Денис. Я посижу на репетиции, ты не против?» – осторожно спросил ее. Она подошла ко мне на цыпочках, улыбнулась эльфийской улыбкой, протянула руку. Рука была холодной, но уверенной. «Меня зовут Вика, очень приятно». Снова улыбнулась.
Я не мог определить, сколько Вике лет, да и сама она запуталась в цифрах, когда я спросил ее об этом. Бестактный вопрос она восприняла с детской гордостью и сказала, что ей 23. Потом оказалось, что Вике 32 года, у нее синдром Уильямса, для которого как раз характерны такие эльфийские черты лица, широкий лоб, разлет бровей, неестественная и не сходящая с лица улыбка. У Вики задержка умственного развития, но я не могу сказать, что это так уж бросается в глаза. Пока мы ждали двух опаздывающих актеров, коллег Вики по сцене, она успела рассказать мне всю свою жизнь.
Меня поразил ее словарный запас, она могла витиевато выражаться, но все словесные формулы были клишированные, как будто заготовленные. Раньше она жила в Ясенево, а теперь они с мамой переехали на Кантемировскую, там как раз строят огромную эстакаду. Папа у Вики – детский хирург, мама – врач, но сейчас работает парикмахером на дому. Это она сделала Вике модную прическу во французском стиле, «под
«Как я выгляжу? Тебе нравится?» – спросила Вика, а потом за время нашего разговора еще несколько раз повторила этот вопрос. Ее очень волнует внешний вид, она стесняется себя, переживает, что сегодня в метро поймала косой взгляд на себя.
Я искренне сказал Вике, что мне нравятся ее белая кофточка (связала бабушка крючком), салатовые брюки (подарила мама на день рождения 9 февраля), белые носочки и голубые сандалии (чуть натирают правую ногу).
Еще Вика пожаловалась мне, что ей не уступают место в метро. Потом она вспомнила о своей ссоре с мамой. Причины ссоры Вика уже не помнила, но ощущение потери контакта и микроразрыва до сих пор не может забыть. Рассказала, что училась до 9-го класса в массовой школе, а потом ее отдали в специнтернат, потому как родители не нашли подходящего варианта для продолжения обучения. В интернате Вику били и обижали. Однажды она не выдержала и вылила себе на руку стакан с кипятком. Злость внешняя обратилась злостью, направленной на саму себя. А вообще, Вика очень любит селедку, но ей ее много нельзя, потому что больные почки, но она все равно ее ест, маленький кусочек – и все, хватит. Да, и еще кока-кола, без нее Вика тоже не видит своей жизни. Ну, и театр, конечно, без него тоже.
В это время в репетиционный зал вошел Никита – большой, высокий человек с выбеленными волосами. Такой русский широкоплечий богатырь. У Никиты синдром Дауна, но в той форме, которая позволяет ему передвигаться самостоятельно. Он хорошо говорит, правда, чуть спотыкается на шипящих звуках. Никита принес в пакете новую картину, которую нарисовал акрилом. Он с гордостью подарил ее своему директору, режиссеру и другу Дмитрию. На картине в духе импрессионистов изображено «Ласточкино гнездо» в Крыму. У Никиты явно есть художественный талант. Ему 31 год. Еще Никита посещает уроки академического вокала. Я подписался на его страничку в Инстаграме, которую Никита сам активно ведет. Там много фото, сделанных в поездках, совместные фото с друзьями. В его статусе ВКонтакте стоит цитата: «Любовь найду тогда, когда она меня найдет». Никита социализирован, открыт к общению и готов к большой любви.
Наконец, появился третий актер – Руслан. Руслану 39 лет, он – один из старожилов «Театра Простодушных», играет в нем с 1999 года. Тогда Руслану было шестнадцать лет. Игорь Неупокоев набрал свой первый актерский поток из воспитанников спецшколы для инвалидов и начал проводить с ребятами речевые тренинги, основанные на собственной, выработанной годами методике. Он был уверен и доказал это в дальнейшем с успехом, что, если у невербального человека с синдромом есть внутри чистый, правильный, красивый голос, его можно при помощи долгой, скрупулезной проработки вытащить наружу. Если же такого внутреннего голоса нет, это тоже не беда. Руслан говорит неразборчиво, но эмоционально окрашенно. Да, он не социализирован. Во всем ему помогает мама Светлана, которая и привела его на репетицию. Она же объездила вместе с сыном многие страны, в которые театр был приглашен с гастролями. Светлана помнит все взлеты и падения коллектива, все трудности с финансированием, площадкой, которые не покинули театр и по сей день. Театру нужны инвестор, раскрутка, большой зрительский охват. И, конечно, свое помещение, где можно репетировать и прокатывать спектакли.
Руслан подошел ко мне и протянул руку. Я спросил его, как у него настроение, он ответил: «Хорошо», – улыбнулся и показал знак «палец вверх». Я в ответ тоже показал Руслану этот знак. Понял, что мне трудно долго смотреть в глаза людям с синдромом. Я стараюсь как можно скорее отвести взгляд в сторону. Это дело привычки, доверия, принятия. Они мгновенно чувствуют фальшь и сомнение по твоему еле заметному изменению лица, их не проведешь, да и не нужно этого делать.
Ну, наконец все в сборе и можно начинать репетицию.