Изменение формы. Особая книга
Шрифт:
Дмитрий сегодня и в роли организатора, и в роли режиссера-репетитора, который поддерживает тонус спектакля, поставленного Игорем Неупокоевым много лет назад. Он также и актер, говорит роли за отсутствующих, параллельно следит за тем, чтобы ребята не проспали свой выход, подсказывает текст, если они вдруг запамятовали. Сколько энергии, драйва, мощи в этом двадцатисемилетнем строителе театра. Какой вес он взвалил на свои плечи!
Я, Дмитрий и волонтер Соня, мы все младше Вики, Никиты и Руслана.
Это числа, в которые трудно поверить. И в то же время мы не чувствуем себя в роли взрослых, мы – на равных.
Я
В отсутствие бойцов-актеров трудно уследить за развитием сюжета и можно лишь считывать эмоциональный градус, в котором работают ребята. А он запредельный.
Меня поразила актерская природа Вики, без скидок и поблажек. В самом начале спектакля у нее довольно длинный монолог, она играет собирательный образ бесовской силы. Милая девочка, кокетливо спрашивающая меня перед репетицией, как она выглядит, на сцене превратилась в валькирию, страшную дьяволицу. Изменилась пластика, стала колкой, уверенной и ломкой, поменялся голос, в нем появились стальные нотки и даже хрипотца. Сложнейший монолог, который не сразу присвоила бы себе и профессиональная актриса, звучит из уст Вики невероятно легко и свободно.
Затем Вике подал реплику Никита, и я тоже поразился действенной точностью сказанной им фразы. Руслан в постановке отвечает за комедийную составляющую. У него всего три выхода на протяжении часового спектакля, но каждый сопровождается бурной реакцией зрителей. Мы смеемся до слез. Я, мама Руслана и волонтер Соня, которая сегодня тоже говорила текст Ремизова и была у Дмитрия на подхвате, впервые попробовала себя на сценической площадке. И ей очень понравилось быть внутри.
Меня радовало, что, наблюдая за репетицией, я не делал скидок, не закрывал на что-то глаза. Да, ребятам трудно держать в уме мизансцены, они плохо ощущают границы своего тела в пространстве, поэтому в спектакле много статики и простых, незатейливых форм. Да, бывает, что они забывают текст, но на этот случай в театре за кулисами всегда есть дежурная мама, которая подскажет реплику. И спектакль продолжится в прежнем режиме и градусе.
Сейчас в театре готовятся две премьеры: одна – «Пир во время чумы» по Пушкину, вторая – документальная, собранная из непридуманных историй, рассказанных самими ребятами. Это будет первый опыт, когда они окажутся на сцене без профессиональной поддержки. В других спектаклях всегда есть направляющий, профессиональный актер, который дирижирует всеми. В «Бесовском действе» такой дирижер – Дмитрий.
После репетиции ко мне снова подсела Вика, призналась, что немного устала. Я похвалил ее, сказал, что она самая настоящая актриса и что ее монолог был просто блестящим. Вика рассмеялась неожиданно громко. Взрыв смеха, как будто открыли взболтанную бутылку кока-колы. Потом она меня снова спросила, как она выглядит, и, уверившись, что все в порядке, попросила добавиться к ней на страничку в Инстаграме, которую ведет ее мама. Там много фотографий с выступлений. Вика в красивых сценических нарядах, платьях с перьями. «Приходи на «Пир во время чумы».
Репетиции, как правило, длятся недолго, чтобы ребята не уставали, примерно полтора часа. Это короткая вспышка, пребывание в моменте, существование только «здесь и сейчас». Как только ребята оказываются вне стен театра, они забывают о том, что было на репетиции, не анализируют, не рефлексируют, не копаются в себе, как профессиональные актеры, с желанием уничтожить себя после бездарно сыгранной роли.
Они живут театром только на сцене, но живут им на пределе своих сил.
Я поблагодарил Дмитрия и ребят за возможность присутствовать на репетиции. Я сам, без всякого напоминания, сказал Вике, что она прекрасна и что я обязательно приду на премьеру «Пира во время чумы».
Выйдя из СПИД-центра, я испытывал странную смесь чувств.
Болела голова, центр лба, там, где мог быть третий глаз.
Это все странно, и, чтобы дать моим ощущениям верное определение, нужно время. Но есть понимание, что вдруг приоткрылось новое зрение, спящее до сегодняшнего дня.
В искусстве есть такое понятие – катарсис, наивысшая степень потрясения. Такое бывает после увиденного спектакля, который вдруг тебя переворачивает с ног на голову. Тебе больно и в то же время сладко от этой боли, тебе хочется плакать, и ты не можешь объяснить причину своих слез.
Нет, это не жалость к себе или к другим, нет. Это слезы от той любви, которая не требует причин и следствий. Она сама по себе. Есть и все. Подходит к тебе, кладет свою руку на твою руку и смотрит тебе прямо в глаза. Она может спросить тебя, как она выглядит, может показать тебе поднятый вверх палец и улыбнуться, может прочитать монолог, нарисовать твой портрет, она даже может неожиданно крикнуть и как-то необычно себя повести. Она может все.
Но сейчас она просто смотрит на тебя. Не отводи глаз.
P. S. Отправив текст про «Театр Простодушных» в журнал, я получил ответ от редактора: «Неплохо, но неформат. Нам все-таки нужны истории о детях». Конечно, сперва расстроился, а потом… А потом понял, что это все действительно неформат, в который я сам с трудом встраиваюсь. Я слишком отформатированный, чтобы говорить об этой теме так уверенно и во весь голос. Я – неофит в этом «неформате». И мне надо приложить немало сил, чувств, времени, чтобы изменить свою заданную (кем?) форму.
3. Право на монолог
Как напутствие себе перед дорогой. Уже понятно, что складывается книга. Это будет документальный текст, повесть-травелог, записки путешественника по миру особых людей. И если раньше тексты спускались ко мне сами, входили в меня, вынося дверь с петель, устраивались, обживались, навечно прописывались в сердце, – теперь иначе. Это осознанное письмо, которое не возникает из воздуха и по воле вдохновения. Это путь особого рода, когда ты сам выстраиваешь свою дорогу и сознательно выбираешь самые труднопроходимые маршруты.