Измененное время (сборник)
Шрифт:
Катя проплакала до утра.
Мать к ней не заглянула ни разу.
Через восемь месяцев у Кати родилась девочка, которую Глеб все ночи носил на руках, чтобы хоть она не плакала. У ребеночка была грыжица.
Второй ребенок, сын, родился через два года и был, что удивительно, вылитый Антон!
О чем сразу же сказала сынуле Глебу его многоопытная мамаша Эмма Яковлевна: «Все правильно, все верно, ребеночек не наш».
Тем не менее и этого ребенка Глеб носил ночами на руках.
А Катя меркла, гасла, погибала, вместе с ней умирала и ее бабушка и умерла.
М.И. держалась как всегда —
Зять Глеб ненавидел ее люто, со временем он стал близко к сердцу принимать тщетно скрываемое превосходство тещиной семьи над собственной, материнско-отцовской, простодырой.
Свою мать, практичную, говорливую Эмму Яковлевну, он всем своим поведением одобрял и ставил много выше.
В свое время молодая Эмма так опутала, обротала Ивана, этот громокипящий кубок, гениального военного инженера, самородка из мордовского села, что увела его от жены и сына, и больше о них не было ни слуху ни духу до тех пор, пока та жена не умерла, оставив сына-подростка в одиночестве. Второй сигнал пришел, когда того Ивановича по молодости посадили, и он отправил отцу из зоны весточку, чтобы ему, видите ли, присылать посылки.
Эмма все это пресекла мигом.
Тот сын возник еще один раз, был спроважен и, по слухам, погиб.
Эмма была в прошлом училка чего-то типа географии. Маленькая, подвижная, не скрывающая ни одной из своих мыслей, грубая как сама жизнь. Муж был ею зачарован.
Она знала свое дело и подтачивала, пилила самые основы жизни своего сына, истончалась его доброта, широта души, щедрость, его жалость к вечно больной жене, его любовь к деточкам, которые оба во младенчестве страдали пупочной грыжицей и не должны были плакать, надрывая свои и без того слабые животики. Всего этого лазарета та мамаша не переносила, ревновала к таким сердечным порывам Глеба, окорачивала его, ехидно раскрывая ему глаза, поскольку эти чувства направлены были на чужих! Не в семью, а вон из семьи! Не ей, матери, а посторонним!
Она эти монологи произносила прямо в квартире Марии Иосифовны.
Она предполагала, что у Кати гонорея, последняя стадия, сделай, сделай ей анализ!
Видимо, Катя рассказала Глебу в минуту особенного доверия свою предыдущую историю, а он, не моргнувши глазом, тоже под влиянием хорошей минуты раскрыл тайну мамаше.
Она также утверждала, что дети (оба) не его, что им как дураком пользуются! Женился на путане, если не сказать проще!
В конце концов Глеб остановился между матерью и женой как бы в безвоздушном, пустом и выжженном поле нелюбви. Он презирал мать и верил ей, он любил Катю и подозревал ее.
Стал пить.
С матерью расплевался. Она звонила М.И. и стеклянным, звонким голосом говорила ей несусветные гадости о ее проститутке-дочери и о ее сожителе из зоны (тоже, оказывается, все было ей известно).
Домой к жене Глеб вваливался с руганью. От него смердело. Часто валился в прихожей и там засыпал, приклеившись к полу. Его диссертация застряла.
И Мария Иосифовна внезапно умерла.
Странная это была смерть, на дежурстве в клинике.
Причиной смерти назвали сердечную недостаточность, как это обычно пишут. Неизвестно, отчего все произошло. Буквально на пустом месте. Просто остановилось сердце,
Ее врачи на похоронах стояли буквально черные, ненавидящие. Они подозревали нехорошие дела. Почему, непонятно. М.И. ни единой душе, совершенно никому не рассказывала о том, что у нее творится в доме. И вскрытие ничего не дало.
Но от людей ничто не спрячется.
Марью Иосифовну давно уже считали способной на те вещи, которые неподвластны науке.
Глебовы родители тоже присутствовали на похоронах, демонстрируя губы скобочкой и непроизнесенные опасные слова.
Тем не менее семья Кати сохранилась.
Глеб бросил пить после похорон, как отрезало. Даже за упокой не выпил. Родителей попросил не ходить на поминки, мать просто не пустил, когда она нахально позвонила в дверь (отец прятался на лестнице).
— Мы что, не родня? — закричала она.
Катя работает в библиотеке, стала заведующей залом.
Материнская душа как будто поселилась в ней.
Спокойная, благожелательная, она почти не может ходить и всегда окружена кольцом любящих сотрудниц.
Муж приезжает за ней на машине и буквально носит ее на руках, утром вверх, вечером вниз по лестнице, усаживает, затем приносит ее складное кресло на колесах. И, привезя домой, несет вверх до лифта.
Все утряслось, отстоялось, пришло в свои берега, дети растут и приезжают делать уроки, торчат в библиотеке у мамы, а Эмма сидит дома и пророчествует, выводит на чистую воду, звонит сыну и попрекает его, что он ее бросил, и в том числе прорицает, что в детях Кати дурная, плохая кровь, раз их бабка покончила с собой.
Откуда-то она это взяла, может быть, витало на похоронах, кто-то обмолвился — или она словила из воздуха страшную догадку врачей.
Во всяком случае, Эмма твердит, что Марья остановила себе сердце ради дочери, без таблеток, а одной своей силой. Почуяла, что из-за нее, из-за ее собственной дурной гордости, зять бросит семью.
— Но куда, ты их не бросишь, ты не в этого идьота, ты в меня! — звонко вопит она в трубку.
Сын терпит и не отключает мать, хотя слушать эти речи непереносимо.
Как много знают женщины, как много.
Князья
В конце концов три человека оказались соединены волей случая, причем двое из них посмертно.
Эти двое всю жизнь верили в то, что встретятся. Так цыганка, что ли, нагадала.
А третья (как всегда, ищите женщину) просто оказалась связующим звеном. Той, которая невольно получила в руки все нити. Хотя и без любви, безнадежной, робкой, ни на что не претендующей, там тоже не обошлось.
Вот эта история.
Молодая девушка Ася бегала по гостям — дни рождения, поездки на дачу, заглядывала, просто проходя мимо, — и, как завершение всего, по субботам бывала приглашена на свадьбы. Веселая была жизнь!
В том числе у Асиной подруги была свадьба, на которой многие участники последующей истории и познакомились (завязка, нити начинают сплетаться).
Но и к ней, к нашей девушке, ходили разные люди, в том числе брат ее не очень близкого друга (друга по имени Егор, из той же новой свадебной компании).