Изменить нельзя простить
Шрифт:
День за днём я блокировала новые номера. Я удалила все переписки. Я боялась однажды оглянуться в метро и увидеть его. Но ночами становилось ещё страшнее. Неизменная поза, в которой затекало все тело, и мокрая подушка под щекой. Темные монстры на стенах комнаты, ветер из приоткрытого окна, чувство обречённости.
Один звонок.
— Привет, Евангелин, это Алекс… — прозвучал в мобильном голос реставратора.
— Добрый день, — тихо отозвалась я, не понимая, для чего этот мужчина набрал меня.
— Это так глупо, что я сам себя готов придушить,
— Зачем тебе это? — мои пальцы похолодели, а глупое сердце вместо того, чтобы умереть, превратиться в камень, забилось часто-часто.
— Он просто сойдёт с ума…
— Если человек уходит, наверно, потому, что не хочет больше видеться.
Алекс молчал. Я тоже. Но все же решила поставить точку.
— Я знаю, что он женат.
Я положила трубку, и тишину квартиры впервые разрезал крик.
Глава 52
Середина сентября была окрашена жёлтым цветом выгоревшей на летнем солнце листвы. А ещё тошнотой.
Одним серым утром я не смогла проглотить свой завтрак, потому что сидела в туалете и блевала. Вчерашним салатом с рукколой.
Можно было бы сказать, что это обычное отравление, помидоры черри были несвежими, но мне в этой ситуации не нужны были анализы, тесты, чтобы просто понять одно: прерванный секс вообще не безопасный.
Я ходила с цветом лица бледнее оттенка молодой зелени. Меня мутило от всего абсолютно. Мир наполнился такой гаммой запахов, что я боролась с приступами рвоты везде. На работе девочка с тяжёлым ароматом "Баккары" бесила сильнее всего. Она словно специально кружилась рядом со мной, вызывая все новые спазмы в желудке. На улицах я задыхалась приторным запахом фастфуда, который в моем сознании запечатлелся гарью от прогорклого масла. Дома было ещё ничего, только до тех пор, пока я не начинала готовить.
Я не пошла в больницу, чтобы узнать очевидное. Я просто думала, что вдруг обойдётся, и случится выкидыш, или просто все же отравление.
Ляля звонила, и даже разговор с ней вызывал тошноту.
— Алекс просто в ужасе, что творит Кирилл…
При звуках имени Бестужева меня сворачивало в бараний рог сначала от боли, которая почему-то не утихала, несмотря на время, а потом уже от осознания, что этот мудак наделал. Хотя…
Господи, кого я обманываю. Я тоже участвовала в процессе. Я могла вспомнить про презервативы, но в тот момент голова была в отпуске, а сердцу всегда плевать на такие мелочи.
— Может быть, ты хотя бы поговоришь с ним… — с замиранием сердца шептала Ляля, а я мычала в трубку, потому что рвота не привыкла ждать и рвалась наружу сильным потоком.
— Нет, — в перерыве выдавала я и глотала холодную воду, чтобы успокоить вулкан внутри.
На работе на меня начали странно смотреть. Как будто подозревали в чём-то противозаконном. А ещё генеральный глядел так вопросительно, приподнимая брови. Я делала вид, что театр мимов мне непонятен, и клеила на лицо маску безучастия.
Кирилл
В один из вечеров меня накрыло такой тоской, что помимо овсяного печенья, которое мой организм благосклонно принимал как подношение, я зачем-то полезла в сеть. Жена у Кирилла была женщиной несомненно красивой, только вот…
Крупные черты лица, которые делали внешность отталкивающей. Узкие бёдра. Светлые волосы того оттенка платины, которого добивались все колористы мира. Эта женщина несомненно шла Кириллу. В них обоих было что-то породистое. Такая тяжёлая красота.
Я захлопнула ноутбук в психе. Ещё чего не хватало, сидеть сопли на кулак наматывать из-за того, что кто-то своего питона в штанах не смог удержать. С фырканьем я отставила чашку чая с лимоном и потянулась ещё за одной печенькой.
Ночи были длинными.
Не знаю почему, но все мои сны словно зациклило на одной сцене, точнее, сцены были разные, но все связаны с Кириллом. Почему-то в голове проплывали кадры из отеля в Стамбуле. Кирилл мог ведь ничего не делать. Не лезть со мной в душ, не доводить дело до точки невозврата, но даже не получив желаемого, он все равно продолжал быть честным. Говорил честно, чего и как хотел.
Мое молчание меня убивало. Отцу я не могла сказать, что он скоро дедушкой станет, потому что не знала точно. И чтобы решиться узнать, мне необходима была поддержка.
Мамы не хватало.
Бабушки.
В съёмной квартире, на верхней полке антресолей, в коридоре, нашлась старая жестяная коробка из-под печенья. В таких бабуля хранила пуговицы. Она нанизывала их на нитку и собирала в такие пластмассовые сушки на верёвке. А иногда были обтянутые тканью, гипюром или просто сеткой пуговки на ножке, как шляпка гриба. Пока я сидела и перебирала в пальцах чужие сокровища, в голове всплывали картинки воспоминаний.
Мама всегда носила платья. Длинные. С расклешенными юбками. Они струились по ногам, вплетались в воздух, который словно танцевал с тканью. На белом с алыми маками платье были пуговки на ножке. Белые. Целый ряд от затылка до талии.
Мне не хватало их обеих.
От безысходности я жалела себя. Заплетала ажурные косы, а потом брала на руки ту маленькую девочку Еву, которая слишком быстро осталась без материнского тепла. Я сжимала в объятиях хрупкое тельце, шептала, что все будет хорошо, уговаривала больше не прятаться.
Становилось легче.
Наверно, стоило объяснить той маленькой мне, что в этом мире не все плохое, что больше хороших людей, которые не обидят, но язык не поворачивался, лишь вяло шептал, что все будет…