Изменники Рима

Скэрроу Саймон

– В самом деле?
– пробормотал Катон.
– Если они не заметили, как кто-то крадется из лагеря, возможно, они пропустили кого-то, крадущегося внутрь.

– Может быть, - неохотно уступил Пелий.

– В любом случае, он ушел.

Аполлоний хрустнул костяшками пальцев.
– Как ты думаешь, что он задумал?

– Откуда мне знать, во имя Плутона?
– ответил Катон.

– Он твой раб.

– Я купил его на невольничьем рынке всего за пару дней до того, как мы покинули Тарс.

– Так ты понятия не имеешь, откуда он? Или кто он? Он легко мог быть шпионом.

Катон подумал об этом. «Что, если Аполлоний был прав? Что, если то, что Фламиний был на рынке, когда Катон проходил мимо, не было случайностью?

В конце концов, его печальная история должна была вызвать жалость у другого солдата. Но в это было трудно поверить. Как кто-то мог знать, что Катон будет там в то время? Мысль о том, что Фламиний был размещен, чтобы спровоцировать трибуна купить его, была слишком надуманной. Предположение Аполлония было маловероятным. В любом случае, подумал Катон, агент не может ставить под сомнение других».

– Не легче, чем и ты мог бы быть, - возразил он.
– В конце концов, я ничего о тебе не знал, пока нас не представил командующий Корбулон. Я до сих пор не знаю ничего значительного, и твоя уклончивость не помогает. Я не уверен, что могу доверять тебе больше, чем я могу доверять Фламинию.

– Вот только я все еще рядом с тобой, а его нет, - многозначительно сказал Аполлоний.
– Мне это не нравится. Я не могу поверить, что он взбунтовался против своего положения раба и убежал, чтобы обрести свободу. Не здесь, в темноте, на вражеской территории. Даже если ему не нравится быть частью посольства, он должен знать, что у него больше шансов, оставшись с нами, чем пытаться в одиночку вернуться на римскую территорию.

– Я бы не стал на это ставить. Он ветеран. Он знает, как о себе позаботиться.

Аполлоний ненадолго посмотрел в темноту.
– Мы должны его найти.

– Будь моим гостем, - сухо ответил Катон.
– Ты можешь пойти за ним, если хочешь, но я не буду тратить зря свое время и время своих людей. Посмотрим, сможем ли мы его найти с первыми лучами солнца. Он не брал лошадь, поэтому далеко не уйдет. Но если мы не сможем найти его в течение первого часа дня, мы откажемся от поисков и продолжим наш путь.

Аполлоний выглядел так, как будто собирался возразить, но затем заставил себя на мгновение замолчать, прежде чем кивнул.
– Хорошо, трибун. Жалко терять солдата, но, полагаю, ты к этому привык. Тогда нам лучше поспать.

Катон кивнул, не решаясь ответить на очередной резкий комментарий. Он повернулся к Пелию.
– Скажи часовым, чтобы они держали свои долбанные глаза и уши открытыми, пока ты не заявишься обратно. Я не хочу больше сюрпризов сегодня ночью.

– Да, господин.

Катон некоторое время лежал неподвижно, беспокоясь по поводу явного дезертирства Фламиния. Его беспокоило то, что он неверно оценил характер этого человека. В то же время он был достаточно человечен, чтобы посочувствовать затруднительному положению Фламиния и понять, как гордый ветеран будет раздражаться, если ему придется жить как рабу. Тем не менее, этот человек жил в условиях строгой дисциплины легионов и понимал связь между солдатами и обязанность подчиняться приказам вышестоящего офицера. Преторианцы, составлявшие эскорт Катона, не имели выбора в этом вопросе после того, как их выбрали для работы, и никто из них не дезертировал, поэтому Катон не мог найти приемлемого оправдания действиям Фламиния. Возможно, этот человек ценил свою свободу больше, чем верность товарищам, а может быть, он был просто трусом. В любом случае он должен быть наказан, если его поймают. Это была неприятная перспектива, и какая-то часть Катона надеялась, что Фламинию удастся сбежать и спасти его таким образом от необходимости отдать приказ забить его до смерти.

Он перевернулся и попытался выбросить из головы все подобные мысли. Он завидовал способности Макрона засыпать почти по своему желанию. Он заставил себя сосредоточиться на том, чтобы сосчитать каждый вдох до сотни, и после дюжины медленных, глубоких вдохов погрузился

в сон без сновидений, не обращая внимания на холод.

Пелий разбудил его незадолго до рассвета, когда было достаточно светло, чтобы ясно видеть окружающий пейзаж. Остальные мужчины зашевелились и начали подъем, чтобы начать оседлывать лошадей и приторочить свое снаряжение к крепким лукам по обе стороны от седел. В отсутствие Фламиния Катон был вынужден подготовить своего собственного скакуна и поручил лошадь раба одному из преторианцев. Воздух все еще был холодным, и дыхание людей и лошадей клубилось тонкими облаками влаги, которые быстро исчезли. Когда на восточном горизонте начал брезжить рассвет, последний солдат эскорта был уже готов выступать.

Скорбный птичий крик раздался где-то вдалеке, и Аполлоний остановился, поправляя седельные сумки, и посмотрел в том направлении. Катон увидел, как тело агента на несколько мгновений застыло, а его зоркий взгляд скользнул по окружающему ландшафту.

Он мягко подошел к агенту.
– Что-то случилось?

Аполлоний не ответил сразу, но продолжал смотреть, слегка наморщив лоб.

– Я не уверен, трибун… Я думал, что что-то там слышал.

Катон почувствовал, как холодок сжал его шею.
– Где?

Аполлоний поднял руку и указал на заросшие восходящим солнцем кусты, находившиеся всего в ста шагах от них.

– Может быть, Фламиний?

– Может быть, но…

Вдруг Аполлоний обнажил меч и присел, крепче сжимая поводья левой рукой. Он выставил меч вперед.
– Там!

Катон увидел вихрь пыли из-за кустов и мгновение спустя услышал безошибочный мягкий топот копыт.

– Преторианцы!
– крикнул он остальным. – К оружию!

*************

Глава XIII

– Парфяне!
– закричал Аполлоний, вскакивая в седло. Катон и его люди последовали его примеру. Схватившись за поводья, они с тревогой оглядывались, увидев как отряд всадников вырвался из укрытия и быстро поскакал к ним.

Катон вытянул шею и увидел небольшой холм в полутора километрах к югу.

– Преторианцы! Ко мне!

Натянув поводья, он развернул лошадь и пустил зверя в галоп, за ним последовали остальные его люди, мчась по ровной земле, отчаянно пытаясь вырваться из ловушки. Что бы Аполлоний ни сказал о парфянском уважении к посольству, инстинкты и опыт Катона научили его рассматривать приближение любого врага как угрозу, пока не будет доказано обратное. Оглянувшись через плечо, он увидел сквозь облако пыли ближавшихся парфян, наклонившихся вперед, пока они гнали своих скакунов за своей добычей. Были две группы врагов, одна прямо за ними, другая в четырехстах метрах восточнее. Катон мог легко различить их темные фигуры на фоне яркого солнца по тем мерцающим теням, которые задние всадники отбрасывали сквозь окружавшую их пыль. С рекой и еще более пересеченной местностью справа от них было только одно направление для Катона и его людей, и они помчались к гребню холма, который Катон заметил мгновением ранее.

Он почувствовал, как его сердце колотилось в груди, когда копыта лошади стучали по сухой земле под ним. Острый трепет возбуждения и ужаса пробежал по его венам, он стиснул зубы и прижался икрами к грубой материи седельной ткани. Еще один быстрый взгляд показал, что парфян слева от него насчитывалось не менее пятидесяти человек, но пыль, поднятая его собственными людьми, теперь заслоняла ближайших к ним вражеских всадников. При такой разнице шансов на победу не было. Их единственная надежда, какой бы слабой она ни была, заключалась в том, чтобы обогнать преследователей. Но Катон уже видел, что впереди них тянутся ведущие всадники группы слева от него. Он почувствовал, как его сердце ушло в пятки при мысли, что миссия на парфянскую территорию закончилась почти сразу же, как и началась.