Изменяя прошлое
Шрифт:
— А какой смысл? — удивился эфэсбешник. — Мы же с вами рано или поздно увидимся там, думаете, мне хочется выслушивать ваши претензии?
Сурков помолчал, обдумывая услышанное, потом спросил:
— А те, о ком я говорил?
— Я дам вам две карты памяти, вторая — для второго прибора. Вам придется поехать к вашим друзьям и как-то передать им одну, все объяснить, чтобы они поняли. Обязательно предупредите, что у того, кто пойдет вторым, будет ровно пять минут после первого переноса. Куча времени, на самом деле, но если не успеет, винить придется только себя, поскольку после этого прибор самоуничтожится.
Полковник помолчал, потом улыбнулся и добавил:
— Вы, наверное, не в курсе, но вас пишут, причем везде — и на работе, и дома, и в машине. Даже на вашем участке на улице стоят камеры.
Сурков
— Сейчас они передают картинку пустого дома и двора, пока я здесь, так и будет. Но как только я исчезну, они опять включатся. Поэтому, Николай Александрович, не знаю, куда вы спрятали прибор, но если он где-то здесь, у вас есть ровно, — полковник вновь глянул на часы, — восемнадцать минут, чтобы достать его и положить, например, в карман. Перепрятать сможете потом, вот, держите.
И протянул Николаю сложенный лист бумаги, достав его из кармана пиджака.
— Здесь схема вашего дома и двора, где отмечены слепые зоны, которые камерами не просматриваются. Там вы можете делать все, что захотите, не боясь быть замеченным теми, кто за вами наблюдает. Но вообще, скажу я вам, Николай Александрович, обложили вас плотно. Не знаю, как гэрэушник, но Рябинин, если уж взялся, обязательно все выяснит рано или поздно, уж я себя знаю. А потому советую не тянуть с переходом назад, в молодую и счастливую жизнь, в которой вас ждет, я в этом абсолютно уверен, блестящее будущее.
Сурков тряхнул головой, словно сбрасывая наваждение, встал и нерешительно произнес:
— Так я пойду за прибором?
Рябинин тоже встал, достал из кармана небольшой пластиковый футляр, раскрыл его, показав Суркову. Там в соседних отделениях лежали две совершенно одинаковые и на вид обыкновенные карты памяти. Потом вновь осторожно закрыл футляр и протянул его физику. Николай взял, зачем-то кивнул и, засунув футляр во внутренний карман пиджака, пошел на выход.
Полковник из параллельного мира не торопясь подошел к окну, оперся локтями о подоконник и уставился в темноту ночи. Ждать пришлось недолго, немного запыхавшийся ученый уже через четырнадцать минут, как показывали настенные электрические часы, вернулся. Наметанным глазом эфэсбешник отметил: прибора при Суркове нет, и подумал, что физик молодец, страхуется. Видно, спрятал где-то по пути в одном из слепых для камер наблюдения мест. Он улыбнулся про себя, все же тюремный опыт тоже может быть порой полезен. Вслух же сказал:
— Не подходите ко мне, Николай Александрович, мое время выходит. Надеюсь, вы все хорошо запомнили.
— На память пока не жалуюсь, — пробурчал Сурков, застыв посреди комнаты.
— Лучше выйдите опять на улицу, чтобы на записи вам не возникнуть внезапно в пустой еще секунду назад комнате. Надеюсь, до встречи.
И когда уже физик повернулся, чтобы выйти, в спину ему добавил, как бы что-то совсем неважное:
— Да, забыл сказать, после того как активируется программа, при переносе в прошлое в этом мире может происходить, скажем так, некоторая рассогласованность событий.
— В смысле? — остановившись, обернулся Николай.
— Ну, например, какие-то ваши воспоминания будут отличаться от того, что вы увидите после переноса. Но это некритично, уверяю вас. И идите уже, времени почти не осталось!
Николай не ответил, молча вышел на улицу, подошел к забору, ограждающему участок, прислонился к нему и, глядя в звездное небо, попытался осмыслить последние слова пришельца. Получалось не очень хорошо, и он решил пока на это забить, решив, что будет разбираться с проблемами по мере их поступления.
А когда он вновь опустил голову, свет в окне гостиной почему-то не горел. Николай прошел в дом, включил везде свет, но гостя уже нигде не было. Остановившись в небольшом коридорчике, соединяющем кухню и гостиную, где согласно схеме засланного полковника было слепое место, решительно достал с полки свой драгоценный смартфон, вставил в него иномирную карту памяти и с интересом уставился на экран.
***
2013 год.
За окном неторопливо отходящей от Ярославского вокзала электрички плыли станционные постройки, а я все никак не мог решить, зачем мне вообще нужно то, что я собираюсь сделать, и каждый раз приходя к одному и тому же выводу: низачем, просто так,
В Сергиевом Посаде, как я точно знал, в одном домике в самом центре города, где еще сохранились, на удивление, такие дома, хранился воровской общак. Удивительное дело, скажет кто-то: в двадцать первом веке все хранят деньги в банке! И это так, основные бабки, в том числе общаковые, хранились в банках, это гораздо надежнее, но дело в том, что время от времени нужны были и наличные, в том числе в достаточно крупных размерах. К примеру, требуется подмазать какого-то ментовского или прокурорского чиновника, а эти люди согласны рискнуть своим высоким положением только за очень большие бабки. Я, кстати, всегда удивлялся этому, потому что на своем жизненном пути еще ни разу не встречал большого чиновника, который отказался бы от взятки. Торги могут быть лишь по сумме, все по пословице, гласящей, что того, кого нельзя купить за деньги, можно купить за большие деньги, в крайнем случае — за очень большие деньги. Я вполне допускаю, что бессребреники, возможно, где-то есть, но мне ни разу не встречались.
Вот, казалось бы, что тебе надо, если ты, к примеру, прокурор города или даже целой области? Зарплата, может, и не самая большая в стране, все же не акционер Газпрома, но гораздо больше, чем у большинства трудящихся, и это только оклад. Плюс почет и уважение, а то и страх, но главное — реальная власть. У тебя наверняка уже есть хорошая квартира, неплохой загородный домишко, дети учатся в лучшей школе, а потом в лучшем ВУЗе, сам ты такой-то там советник юстиции, а по сути — генерал. Что тебе еще надо в этой жизни, зачем тебе рисковать всем, что имеешь, всем, что, скорее всего, заслужил долгим и упорным трудом — честным или трудом по вылизыванию задниц у начальства — без разницы? Но ведь берут, еще как берут! Знаете, когда тебе предлагают несколько миллионов, даже чисто психологически трудно отказаться. Знают, что рискуют всем, но берут! Вот, народ, а?
Но такую сумму не проведешь легальным способом. Потому что за счетами того же прокурора очень пристально следят те, кому это положено по должности. И не только за его счетами, но и за счетами всех его родных и даже любовниц, если таковые имеются. А любовница есть у всякого мужика, который в состоянии ее потянуть финансово, — природа у нас такая, тут уж ничего не поделаешь. Жена женой, никто обычно с женой не собирается разводиться, особенно если есть дети, но домашний секс после долгих лет совместной жизни — это, обычно, та еще волокита! То голова у жены болит, то она обиделась, то ты наказан, то просто ей не до этого, — в общем, не секс, а сплошные манипуляции. И естественно средний мэн, если он здоров и имеет возможность, никогда таким положением не станет удовлетворяться, тут уж, женщины, как говорится, будьте спокойны. Никогда ни один мужчина, если у него есть такая возможность! Да, конечно, есть те, кто не изменяет жене. Но не изменяет он исключительно потому, что не подвернулась такая возможность. Ну, или если человек реально сдвинут на какой-то религиозной шизе, например, но это всё исключения. Религиозный шизик тоже, наверное, хочет, но терпит ради идеи или заповедей там каких-нибудь, не знаю. Для всех же остальных это исключительно вопрос возможностей. Это, повторю, в генах наших. Поэтому я, кстати, за легализацию проституции, и никакие «духовные скрепы» тут ни при чем. Сами подумайте, в суперправославной Российской империи, под хруст французской булки и вальсы Шуберта легально существовали публичные дома, а все «жрицы любви» обязаны были встать на учет и получить разрешения на, так сказать, индивидуальную трудовую деятельность, чтобы платить налоги. Потому что тогда государство понимало: этот бизнес запретить нельзя, он существовал всегда, а раз нельзя запретить, то лучше разрешить и получать с этого налоги. Повторю: это было при государственном православии! Почему этого не понимает современное Российское государство, не знаю. Впрочем, я отвлекся.