Изменяя прошлое
Шрифт:
Если кому интересно, то комнаты эти у нас на зоне были небольшими, метров, максимум пятнадцать, может, поменьше, площадью. В каждой комнате — окно, выходящее на небольшой участок земли перед высоким бетонным забором с колючкой поверху. Так себе пейзаж, хотя для меня привычный, но на родственников, наверняка оказывающий не самое лучшее впечатление и не позволяющий забывать, где они находятся. За забором располагалась, собственно, зона, если точнее — жилая зона, так как исправительные колонии в большинстве своем в нашей стране — это производство, на которое заключенные работают за копейки. Поэтому колония делится на жилую и производственную зону, в просторечии — промку. В жилой, понятно, стоят бараки, хотя, конечно, сегодня это никакие не бараки, а кирпичные такие общежития в два-три этажа, где каждый этаж занимает
Я снова вспомнил веселые девяностые, когда сидеть было одно удовольствие, особенно в первой их половине. Тогда еще православных на зоне совсем не было, они стали заползать уже позже и располагаться здесь обстоятельно. По распоряжению из ГУИН им стали выделять помещения и оборудовать их под храмы. Но начинала окучивание тюрем и зон в России вовсе не православная Церковь, она в начале девяностых сама с собой не могла еще разобраться. Сами посудите, начальство церковное, да и попы, за всю свою предыдущую историю в нескольких поколениях привыкли жить своей маленькой жизнью в тенечке, обслуживая, в основном старушек, которым было уже наплевать на комсомольскую карьеру и прочие запреты. Если вспомнить, что рассказывал покойный Александр Мень о семинариях в советское время, то, по его словам, это были такие ПТУ, где учили только запоминать правильный порядок службы и разных треб. Какое там богословие, какое там миссионерство и прочее, все было запрещено властями, и семинаристы знали обо всем этом лишь понаслышке. Даже высшее образование в светских ВУЗах получать было не позволено. В общем, по сути, это были такие люди с самым средним образованием, заучившие нужные тексты на церковнославянском, последовательность богослужения, традиции разные, да и… всё.
Говорю так потому, что сам был в детстве сему свидетелем. Один мой школьный приятель был сыном попа, и я бывал у него дома, не раз общался с его предками — попом с попадьей, а потом и он сам, сказав, что поступает в какой-то институт в Москве, после школы укатил учиться в семинарию. В целом, если короче, такое закрытое, малообразованное сообщество со своей субкультурой, где священником становился сын священника или диакона, женившийся на дочери священника или диакона, и живший тихой жизнью, наставляя бабулек тому, о чем и сами имели достаточно смутное представление. При этом выросши в семьях священников и насмотревшихся с детства на жизнь мам и пап, далеко не всегда, прям благочестивую, можно сказать, с младых ногтей получали профессиональную деформацию. А тут вдруг неожиданно перед ними раскрылись все двери, но они оказались к этому совершенно не готовы. Первые лет десять они, в основном, занимались своими, внутрицерковными проблемами, оставив российское общество для протестантов, которые были очень энергичными и противопоставить которым в условиях неожиданно свалившейся на голову конкуренции, православным было просто нечего — ни знаний, ни опыта у них не было. А потому все, что они могли, это лишь насылать на головы неожиданно появившихся конкурентов анафемы и прочие проклятия, обзываться всяко разно, да настраивать народ против, напирая на то, что они «не наши». Ну а коль не наши, значит, по определению, враги всего, чего только можно. А-ха!
Тогда, в девяностые, к нам на зону практически каждый месяц заезжали разные протестанты целыми коллективами, пели христианские песни, рассказывали о Христе, очень душевно проповедовали нормальным, понятным языком. Плюс раздавали бесплатно Библии и другую христианскую литературу. И, я вам скажу, у меня о них остались самые хорошие воспоминания. Потом, конечно, уже к концу девяностых, а окончательно, наверное, где-то к середине нулевых, все это государство прикрыло, и в тюремной системе остались однотипные, как однояйцовые близнецы, православные. С помощью государственного аппарата православие вновь воспрянуло, и на зонах перестали появляться веселые ребята и девчата с горящими глазами и красивыми песнями. Их заменили суровые бородатые мужики в рясах, и я перестал интересоваться
Да. Надо же, как меня потянуло на воспоминания, видимо, это уже старость, эх… О чем я там? А! Так вот, в каждой комнате для свиданий стояло две однотипные узкие железные кровати с панцирной сеткой, ну, такие же, как в бараках или, скажем, в армии. Пара тумбочек, пара стульев, стол и… всё. Ах да! Еще вешалка на стене у входа.
Туалеты располагались в конце коридора, там же была кухня с несколькими газовыми плитами и парой холодильников, а также столами для готовки, где и трудились жены и матери, приехавшие навестить своих уголовничков. В комнате свиданий не кормили, только то, что родня приволокла с собой, но волокли они столько, что сходившие на личную свиданку после двух-трех суток обжираловки еле выползали с набитым пузом, и первые пару дней не могли смотреть на ту баланду, что предлагали в столовке.
Все это пронеслось у меня в голове одним мимолетным пакетом воспоминаний, в то время как я толкнул дверь с цифрой четыре, и узрел за ней сидевшего на кровати и лыбящегося Сурка. Мы обнялись по-братски, потом я выловил в коридоре какого-то счастливого зека и попросил заварить нам с братом (под такой легендой Сурка пропустили) чаю. И только после этого, врубив погромче радио и усевшись напротив друг друга, мы, сблизив головы, стали, наконец, базарить о деле, для которого Сурок так резко и прикатил. Может, и не было здесь прослушки, точно не скажу, но береженого, как известно, Бог бережет, а небереженого…, ну, вы в курсе.
После того как Сурок вывалил на меня всю историю с пришельцем и передал симку с иномирной программой для машины времени (а заодно и деньги), я крепко задумался. Не то чтобы я не удивился, удивился, конечно, но все же я был достаточно подготовлен к любому развитию событий с тех пор как стал регулярно посещать прошлое. Сами посудите, если возможны путешествия в прошлое, то почему бы не быть и параллельным мирам? К тому же я читатель со стажем, как вы помните, и обожаю больше всего читать именно фантастику. А любой любитель фантастики всегда подсознательно готов к появлению в его жизни всяких-разных пришельцев, магов и прочих, населяющих подобные книги существ. Я лишь спросил у Сурка:
— Как считаешь, Николай, не фуфло это все? Может, подстава ментовская?
— Да нет, Андрей, — уверенно ответил тот, — я уже и так и сяк все обдумал. Скорее всего, все реально.
— Ну, хорошо, — протянул я. — С тобой понятно более или менее, хотя тоже странно. Но вот скажи, Коля, зачем им к себе двух уголовников тащить?
— Об этом я тоже думал, — ответил Сурок. — Но здесь, как минимум главная причина, сразу же приходящая в голову — это то, что когда вы перенесетесь, прибор здесь расплавиться и больше машин времени в нашем мире не останется. А для них это очень важно. Знаешь, Пастор, я даже могу предположить, что если бы не вы, меня, может, на свете уже не было бы.
— Обоснуй, — заинтересовался я.
— Ну, это только мое предположение, — Сурок пожал плечами. — Говорил-то этот засланец все складно, а как там на самом деле, кто его знает? Вдруг ему важно только то, чтобы прибор исчез из нашего мира, а я сам — это так, импровизация? И если это верно, то вы с Нечаем выступили в роли этаких гарантов моей жизни, поскольку, меня он, наверное, мог как-то заставить отдать ему прибор, применив какое-то насилие. Я бы долго не выдержал, я не ты. — Сурок смутился. — Но зачем, если можно через меня уничтожить сразу все приборы этого мира?
— То есть, — нахмурился я, — ты предполагаешь, что никакого переноса в параллельный мир не будет, а просто приборы уничтожатся?
— Да не, — махнул тот рукой. — В этом тоже нет большого смысла, ведь все в моей голове. К тому же я, конечно, подстраховался на случай моей смерти. Все расчёты и чертежи хранятся в надежном месте. И даже если их уничтожить, то пока я жив, все могу снова восстановить.
Он вздохнул и посмотрел в окно на серый забор.
— Думаю, он сказал правду, ну или почти правду. А что касается вас с Нечаем… Вы же, наверняка, вернувшись в свою молодость, не захотите опять прожить дарованную новую жизнь в тюрьме, по сути, второй раз просрав ее, верно?