Изместьева Ж.А. Великое прозрение. Послания Ангелов - Хранителей. Книга 1
Шрифт:
Неотесанные индейцы, как называет их корреспондент, уловили из этой части лишь слова: «жандарм», «тулисан», «святой Диего» и «святой Франциск», а заметив насупленное лицо альфереса и воинственные жесты проповедника, заключили, что отец Дамасо порицал офицера за то, что тот не выловил тулисанов. Очевидно, думали они, это поручат сделать святому Диего и святому Франциску, и правильно поступят, как то подтверждает картина в манильском монастыре, изображающая святого Франциска, который одним лишь вервием сдерживает нашествие китайцев в первые годы после открытия Филиппин [115] . Набожные прихожане очень обрадовались и возблагодарили бога за подобную помощь, не сомневаясь в том, что когда исчезнут тулисаны, святой Франциск истребит также и жандармов. Посему они с удвоенным вниманием
115
Речь идет о вторжении в Манилу в 1574 г. китайского морского пирата Лимахонга (Ли Ма хун), стоявшего во главе сильной флотилии, с большим трудом разбитой испанцами.
— Достопочтенные сеньоры! Великие дела суть великие дела, даже рядом с малыми, а малые дела суть малые, даже рядом с великими. Так глаголет история, но история бывает права лишь единожды из ста раз, ибо она — творение человека, а человек может ошибиться. «Errare ost hominum» [116] — как говорил Цицерон, и, как говорят в моей стране: «У кого есть рот, тот всегда соврет». Следовательно, существуют более глубокие истины, которых история не понимает. Истины эти, достопочтеннейшие сеньоры, изрек божественный дух в своей высшей мудрости, которую человеческий разум еще не постиг со времен Сенеки и Аристотеля, сих мудрых священнослужителей древности, вплоть до наших греховных дней, и истины эти заключаются в том, что не всегда малые дела малы, но что они велики не только по сравнению с малым, а и по сравнению с тем величайшим, что существует на земле, в небесах, в воздухе, в облаках, в водах и во вселенной, в жизни и в смерти!
116
Искаж. «Errare humanum est» (лат.) — человеку свойственно ошибаться.
— Аминь! — воскликнул старейшина терциариев и перекрестился.
Этим риторическим приемом, которому отец Дамасо научился у одного знаменитого проповедника из Манилы, он хотел поразить своих слушателей. И в самом деле, даже его собственный «святой дух» был так ошеломлен столькими великими истинами, что пришлось лягнуть его ногой, дабы напомнить о его обязанностях.
— И вот пред очами вашими… — подсказал «дух» снизу.
— И вот пред очами вашими предстает неоспоримое и мощное доказательство этой вечной философской истины! Вы зрите солнце добродетели, — я говорю солнце, а не луна, ибо не велика заслуга светить ночью: в стране слепых и кривой станет королем, ночью может светить и лучина и маленькая звездочка. Но величайшая заслуга в том, чтобы сиять средь бела дня, как сияет солнце; вот так же светит брат наш святой Диего даже в сонме величайших святых! Итак, пред очами вашими, пред вашим греховным неверием предстает величайшее творение всевышнего, дабы повергнуть в прах сильных мира сего; да, братья, это ясно, ясно для всех!
Какой-то бледный и трясущийся от страха человек поднялся с места и спрятался в исповедальне. Это был торговец спиртными напитками; он под шумок прикорнул, и ему приснилось, что карабинеры уличают его в контрабанде. Разумеется, он уже не вышел из своего укрытия до конца проповеди.
— О смиренный, святой затворник, твой деревянный крест (изваяние святого было украшено серебряным крестом), твои скромные одеяния делают честь великому Франциску, коего сынами и последователями мы являемся. Мы распространяем идеи твоего святого братства по всему миру, мы несем их в самые отдаленные места, в города и веси, не отличая белого от темнокожего (тут алькальд затаил дыхание), подвергая себя лишениям и принимая муки, несем нашу святую веру и воинствующую религию («Фу» — перевел дух алькальд), которая поддерживает мир в равновесии и не позволяет ему низвергнуться в пучину гибели!
Слушатели, даже сам капитан Тьяго, стали позевывать. Мария-Клара не следила за проповедью, она знала, что Ибарра неподалеку, и думала о нем, обмахиваясь веером и поглядывая на бычка, нарисованного рядом с одним из евангелистов и очень похожего на маленького буйвола.
— Всем вам надлежало бы знать получше святое Писание и жития святых, тогда мне не пришлось бы произносить для вас проповеди, о грешники! Вам надлежало бы знать такие важные и необходимые молитвы, как «Отче наш», а многие
— Ох, сто это говолит отец Дамасо, сто? — бормотал китаец Карлос, сердито глядя на проповедника, который продолжал импровизировать, выкрикивая обвинения и проклятия.
— Вы умрете без покаяния, о племя еретиков! Даже в этом мире бог уже наказует вас тюрьмами и застенками! Вашим женам и детям следует бежать от вас, а властям — перевешать вас всех, дабы семя сатаны не размножилось на ниве господней! Иисус Христос сказал: если есть у тебя грешный член, что побуждает тебя ко греху, отсеки его и брось в огонь!..
Отец Дамасо так разволновался, что позабыл о тексте проповеди и о риторике.
— Слышишь? — спросил приятеля один юноша, студент из Манилы. — Ты отсечешь?
— Ха! Пусть сначала он себе отсечет! — ответил тот.
Ибарра стал встревоженно озираться по сторонам, пытаясь отыскать укромный уголок, но церковь была полна народу. Мария-Клара ничего не слышала и не видела вокруг себя; она разглядывала картину, изображавшую неприкаянные души чистилища в облике нагих мужчин и женщин с митрами, кардинальскими шапками и монашескими чепцами на головах; все они жарились в огне и цеплялись за веревку святого Франциска, не рвавшуюся несмотря на такую тяжесть.
Из-за импровизации проповедника его «святой дух» сбился и, пропустив три больших абзаца, стал подсказывать не то, что следовало. Отец Дамасо никак не мог отдышаться после своего гневного выпада.
— Кто из вас, о грешники, меня слушающие, — продолжал он, — станет лобызать язвы на теле нищего, одетого в лохмотья? Кто? Пусть ответит мне, подняв руку! Никто! Так я и знал, ибо только такой святой, как Диего из Алькала, был способен на это. Он лобызал всю эту гниль, говоря удивленному брату: «Так исцеляется страждущий!» О, христианское милосердие! О, неслыханное великодушие! О, добродетель из добродетелей! О, неподражаемый подвиг! О, незапятнанный талисман!..
И на паству снова обрушился град риторических восклицаний; проповедник то скрещивал руки на груди, то опускал их и воздевал к небу, будто хотел взлететь или вспугнуть птиц.
— Перед смертью он заговорил по-латыни, не зная латыни. Дивитесь сему, грешники! Хоть вы и учите латынь, хоть и стегают вас в школе, вам никогда не одолеть латыни, вы так и умрете, не зная ее! Умение говорить по-латыни — дар божий, потому церковь и говорит по-латыни. Я тоже говорю по-латыни! Вы думаете, бог решился бы отказать в этом утешении своему любимцу Диего? Думаете, призвал бы его к себе прежде, чем он заговорил бы по-латыни? О нет! Бог не был бы тогда справедлив, не был бы господом богом! Так вот, святой Диего заговорил по-латыни, об этом свидетельствуют летописцы того времени.
И проповедник завершил свое вступление концовкой, которая стоила ему немалого труда и была заимствована у великого писателя Синибальдо де Мае [117] .
— Посему я славлю тебя, святой Диего, гордость нашего ордена. Ты образец всех добродетелей, ты скромен и доблестен, смиренен и благороден, ты покорен, но тверд, непритязателен, но честолюбив, непримирим, но справедлив; ты сострадателен и милосерден, благочестив и совестлив, предан богу и вере, доверчив и прямодушен, целомудрен и чист в любви, молчалив и сдержан, терпелив и стоек; ты храбр, но не заносчив, отважен, но не опрометчив; ты умерен в желаньях, послушен наставникам, кроток и стыдлив, великодушен и бескорыстен, обходителен и вежлив, умен и проницателен, добр и жалостлив, благонравен и почтителен, мстителен и мужествен, усерден и покорен, но беден; щедр, но не расточителен, смел, но осмотрителен, бережлив, но не скуп, прост, но мудр, пытлив, но не назойлив, ты деятелен и настойчив. Бог сотворил тебя для радостей самоотреченной любви! Помоги же мне воспеть твое величие и твое имя, более высокое, чем звезды, и более светлое, чем само солнце, плывущее у ног твоих! Помогите мне все вы, прочтите «Богородице, дево, радуйся», прося господа ниспослать мне вдохновение.
117
Синибальдо де Мае — испанский дипломат середины XIX в. Был послан с дипломатической миссией на Восток, посетил Филиппины. В 1842 г. появилась его книга «Сообщение о положении на Филиппинских островах».