Изнанка матрешки. Сборник рассказов
Шрифт:
И, конечно, все сразу стали собираться домой, на Землю…
– Неужели, Алёша, ты думаешь, что все сразу и с радостью собрались лететь на Землю? – спросил отец, когда ему вечером была обрисована концовка рассказа.
– Конечно! Они же обрадовались. Как ты, папа, не понимаешь? – возмутился Алёшка. – Голубое небо Земли позвало их…
– Они его никогда не видели.
– Ну и что? А воздух Земли, зелёные просторы… Помнишь «Зелёные холмы Земли»?
– Но они никогда этого не видели. А в записях – это только видимость.
– Ну, папа! – расстроился Алёшка.
– Да ты
– А взрослые? – не сдавался Алёшка. – Они же на коньках и санках не катаются.
– Ты думаешь, мне на санках покататься не хочется?
– Папа… Тебе-то просто некогда.
Отец рассмеялся и потрепал Алёшку за плечо, взлохматил волосы на голове.
– Взрослым вообще нет смысла улетать с твоей Апулии. Она – благо для землян. Они прилетят её обживать вместе с местными жителями. Построят города, дороги… А может быть Апулия станет местом отдыха… Наши потомки разберутся, что делать с такими планетами, как твоя Апаулия. Как считаешь?
«Всё равно, – думал Алёшка, уже засыпая поздним вечером. – Всё равно кто-нибудь вернётся на Землю. Уж посмотреть на неё слетают точно. А дети Апулии полетят на Землю учиться… Я бы полетел на свою планету учиться…И этот мальчик, похожий на Володьку, и любит кататься на кромбиусе, тоже полетит…»
Во сне ему приснился ручной, добрый и неповоротливый зверь далёкой фантастической Апулии. Кромбиус время от времени фыркал, хитро моргал круглыми глазами и покачивал единственным ухом.
ВЫСШАЯ КАТЕГОРИЯ РАДУМНОСТИ
У всех, кто уже никому ничего не расскажет, это происходило по-разному, хотя и кое-что, похожее – неожиданно и оттого, возможно, не страшно. Но, может быть, они успевают осознать безысходность своего положения и поэтому производят какие-то действия, не понимаемые нами.
Кто уверенно знает или постигает, что означает их последний вскрик? От страха? Наверное… А что если от удивления вдруг увиденным или открытым в себе, или в покидаемом мире. А, может быть, это недосказанное «прости!» или « я вернусь!..»?
Стальной трос дважды дрогнул и ослаб в занемевшей руке. Владимир резко вскинул голову и навсегда запомнил белесовато-голубое марево неба в путанице змеисто-чёрных колец оборванного троса.
Ещё ощущалась успокоительная сила тяжести, но уже возникла
Сетчатые секции телемачты, секундой раньше бесконечной, казалось чередой уползающие к ногам, чтобы слиться внизу в стройное сооружение, на мгновение поразили взгляд Владимира полной неподвижностью, и тут же, набирая скорость, зачастили вверх, странно потемневшие и потерявшие чёткость геометрических линий.
Перехватило, сопротивляясь падению, дыхание, подступила к горлу тошнота; Владимир понял – падает…
Где-то в параллельном нам мире долгие годы изучают сопредельные с их миром проявления разума. Со многими уже налажены связи, однако все они положительной полярности. А вот контакт с мирами противоположной, лозитор-полярности, готовился долго, с опасением быть непонятыми, либо, что было бы хуже, неприемлемости воззрений. Оттого разработали специальные тесты для вступления в контакт. И вот, наконец, сложный комплекс для связи с лозитор-миром вступил в диалог:
– Ощущаю возможность контакта.
– Продолжительность контакта?
– Семь-восемь секунд.
– Вероятность выживания объекта?
– Тридцать восемь процентов.
– Объект догадывается об этом?
– Маловероятно.
– Выходим на контакт. О возможности выживания докладывать каждый раз.
В детстве Владимир падал часто. В погреб, из которого его обычно вытаскивал старший брат и поддавал, чтобы не совался куда не надо. С крыши дома в пору, когда сидение на коньке со сбитой на затылок шапке было его любимым занятием – высоко, страшновато, зато весело и на зависть друзьям. Не очень удачно падал с деревьев, пересчитывая будущие синяки от каждого сука: ломал руку.
Падал, но всегда тянулся к высоте, любил высоту. Из-за вечного для себя нового радостного чувства удаления от неприемлемой им плоской земли. Не парения над нею, а лишь удаления, восхождение в третье измерение. Оттого и понравилась ему работа монтажника высотника.
И радиорелейная, и телевизионная мачта – не крыша дома. С десяток метров над поверхностью – и новые законы поведения. Внизу по рейке пройдёшь и не заметишь, на высоте и по площадке надо ходить с опаской. Не из трусости, боязни или неуверенности в себе на высоте, а от порядка. Высота манит, пьянит, завораживает, подстёгивает и возвышает. Возвышает над собой, над теми, кто никогда, находясь в равнинной местности, не видел далеко внизу полёта птиц, кого не обдувал порой яростный ветер высот ы, кто не купался в облаках.