Изнанка Мира
Шрифт:
Сибирякова бодро подхватила сумку и с новыми силами зашагала к деревне, напевая под нос что-то гламурное, услышанное в автобусе по радио. Настроение немного поднялось, лёгкие вдыхали хоть и жаркий, но чистый деревенский воздух.
Лиза старалась брести в тени деревьев, укрываясь от Солнца. Даже волнение от предстоящей встречи с бабушкой немного поутихло, о странном письме и автобусе она предпочла не думать вовсе.
Ветер резко усилился, нагнал туч. Только что едва подавал признаки существования, гуляя лишь в высоких кронах деревьев, и вот уже со злостью бросает в лицо мелкие песчинки с дороги. Лес тревожно затих, птицы замолкли, зверьки то ли попрятались,
Погода быстро менялась в преддверии то ли грозы, то ли конца света. Лиза, не на шутку перепуганная, сейчас вряд ли отличила бы одно от другого. Палящее Солнце над головою затянуло серой мглою. Нет ни облаков, ни дыма, ни тумана, всё небо моментально покрыла эта вязкая серая масса, так похожая на преддверие зимнего снега.
— Ну и погодка тут у вас, деревенские, — прошептали губы.
Она поежилась в лёгком топике и юбке, передёрнула плечиками и ускорила шаг. Пот, который только что помогал телу не перегреться, теперь холодил спину жгучими иголками. Ветер дул совсем не летний, словно далёкая Арктика с Антарктикой слали ледяные приветы.
Из-за холма вынырнули деревенские строения. Причём первым, на что упал взгляд, был старый деревянный крест сельской церквушки. Сама церковь была в один этаж да чердачную пристройку в пол-этажа «с поверхом».
С крестом церквушка выглядела самым большим зданием во всём селе. Так показалось Лизе.
В ста метрах от начала деревни стоял гнилой покосившейся столбец с оборванной старой, полуистлевшей табличкой-надписью: «Д…»
О том, как же называется деревня, Лизе узнать не удалось, так как не хватало именно этой части надписи. Взгляд словно сфотографировал надпись, и в мозг отложилась зловещее клише «Деревня». Так и запомнилось первое впечатление — гнилая табличка с безликим названием.
Лиза остановилась в паре десятков шагов от церкви и достала листик с планом-схемой населённого пункта. Строгое воспитание с детства приучило к аккуратности и красивому почерку, и ее едва не передёргивало, когда она читала названия улиц или объектов. Но так, как письмо было написано другим почерком, Лиза пришла к выводу, что схему чертил какой-то малыш, возможно, соседский. Фломастер и карандаш изобразил всё по-детски неровно, но заплутать ей не грозило — где не дорога, там везде один бескрайний лес. Сразу же возникло множество вопросов. Самый первый среди них терзал её давно — почему дорога в деревню ведёт через погост?
Лиза обошла закрытую на замок церквушку по окружности, на ходу отмечая её запущенность. Брёвна местами прогнили, местами сияли откровенные дыры. Единственным более-менее целым атрибутом церкви был тот самый крест, подпирающий небо.
Глазам предстало деревенское кладбище, последний приют человека. Последнее место, где тот гостит до самого судного дня по святым верованиям.
Девушку прошиб холодный пот. Она не ожидала увидеть его настолько огромным для мелкой деревушки в одну улицу. Сердце тревожно стукнулось об рёбра. За всю жизнь Лизе бывать на кладбищах не приходилось, Но того, чего она о них знала, хватало с избытком, чтобы колени задрожали.
Вокруг ни души. Все жители словно нашли приют на этом самом погосте. Нет ни звука живой речи, ни мелькания фигур. Только одинокий ветер гуляет вдоль ряда древних заброшенных могилок с покосившимися номерными знаками, звёздами, ржавыми оградками, непонятными, местами сгнившими
Единственное, что свидетельствовало о неполной заброшенности кладбища, так это отсутствие высокой травы. Кто-то заботливо выпалывал все сорняки да подкашивал тропки. Как на огороде.
«Так что в деревне всё-таки кто-то живёт. Скоро объявится и объяснит все нелепости. Всё это покажется плохой шуткой. Вместе с бабушкой посмеёмся над страхами. Это же только страхи. Только страхи», — вертелись спутанные мысли в голове.
Лиза судорожно сжала сумочку и заставила себя шагать вдоль могилок, изо всех сил стараясь не закричать и не побежать, как маленький ребёнок. По телу сновали мурашки.
Странно заставлять себя идти, когда обе ноги, как деревянные колоды, а тело отказывается двигаться. Хочется застыть в ступоре и не шевелиться.
В состоянии ужаса только подлое зрение фиксирует каждую деталь кладбища, откладывает в подсознание, чтобы потом присниться.
Небо над головой из серого превратилось в чёрное. Клубни мглы густели в преддверии крепкого дождя. Ветер разгулялся. Облака месило, как тесто. Небесный пекарь решил приготовить нечто особое, разогревая печку для кулинарного ритуала.
Сибирякова уже сотни раз укорила себя за глупость, что поехала в это жуткое место, где, судя по всему, со времён колхозов никто и не появлялся. Непослушные ноги еле двигались, было ощущение, что они ей и вовсе не принадлежат. Она просто безмолвный зомби, идущий по приказу хозяина куда угодно и зачем угодно.
Разгоряченное воображение рисовало среди могилок выскакивающих вампиров, ведьм, нечисть и самого Вия, что с лёгкой руки Гоголя пришёл охотиться именно за ней. Было чёткое ощущение, что за спиной что-то шевелиться, шелестит, незримые руки исчезают, едва она поворачивает голову в их сторону. Ветер свистел, стонал, кричал, а временами Лизе слышался детский плач. Или казалось, что слышался?
«Ну, всё. Так вот люди и сходят с ума. Так и рождаются легенды и мифы о нечистой силе, упырях, вурдалаках, вампирах — или это одно и то же? — так и пополняются лечебные заведения новыми постояльцами. Нет, чтобы давно перестать увеличивать кладбища и просто сжигать мёртвых да развеивать их пепел по ветру, выпуская души на свободу. Вместо этого растут города мёртвых. Здесь якобы живут души и безутешные люди приходят на места могилок, чтобы отдать непонятную дань мёртвым. Обязательно с кучей шаманских ритуалов, приношений и подношений. И отказываются верить, что умерший человек может жить уже где-то в другом месте, не в этом, жутком. Память? А что память? Память должна быть в сердцах живых, а не стекающей ржавчиной по красной звезде или номерному знаку… Кому всё это надо?»
Потоки горячей крови в висках пульсировали в такт сердцу, дыхание часто замирало. Лиза ловила себя на том, что прислушивается к каждому шороху, и в каждом звуке ей чудится что-то странное, потустороннее. Махнуть бы стакан валерьянки, да где его взять?
Сумерки сгустились, как в поздний вечер, хотя до вечера еще ой как далеко. Видимость упала до двадцати-тридцати метров и продолжала снижаться, словно наступала ранняя ночь только без Луны и звёзд.
Тень хорошего настроения, которое посетило ее в походе вдоль леса, давно улетучилась. Лиза судорожно закусила губу, только чтобы не закричать и не броситься куда угодно сломя голову, кинув все сумки. Главное, это не отдаться страху, который приближался к сердцу всё ближе и ближе. Чёрная холодная длань сжимает внутренности в тугой комок, подло окутывает корочкой льда. Но нельзя ему поддаваться! Нельзя!