Изнанка времени
Шрифт:
В центре заполненного сорняками сада в сухом фонтане прыгали каменные русалки. Иронель потянула в сторону ветвь с листьями от скрюченного дерева, проросшего сквозь .трещину в бассейне, и обнажила отверстие. Каменные ступеньки вели вниз под небольшим углом в аромат грибницы и сырой глины. Иронель вела. В помещении на дне она сверкнула моим фонарем на прогнувшиеся полки, загруженные пыльными винными бутылками. У дальнего конца в стене был пролом, как гигантская крысиная нора. Оттуда тек запах, как из обезьянника в зоопарке.
Иронель, кажется, к этому привыкла. Она подошла к отверстию
– Чааз, это я, Иронель- И Ричард, мой друг. Мы принесли Питера!
Оттуда донесся звук, как будто вдали перемалывали друг друга валуны под землей. Иронель повернулась ко мне.
– Чааз говорит, что мы можем внести его.
Я вошел в отверстие и начал спускаться; это был туннель с ровными стенками. Он извивался, углублялся, кончаясь сложной стеной шишковатой сырой кожи, блокировавшей туннель. Иронель направила свет на стену, и я увидел, что это было лицо с широким крючковатым носом, запавшими веками, которые поднялись, чтобы показать блестящие глаза размером с баскетбольный мяч, только шести футов в диаметре. Под стать глазам были волосы на щеках, грубые, как шерсть мамонта, и наклонный сморщенный лоб. Там, где не было волос, кожа была черной, чешуйчатой и морщинистой, как зад носорога. Под пурпурными краями губ виднелись концы, обломанных зубов размером с могильный камень торговца. Рот открылся, и загрохотал голос.
– Он говорит, положите его сюда, вниз,- перевела Иронель. Я сделал, как она просила, и теперь Рузвельт лежал смертельно бледный, похожий на труп.
Глазищи чудовища блуждали по его телу. Из огромного рта выпятился язык, похожий на розовое перовое одеяло, проверил воздух и ушел обратно.
– Этот заставил подвигать скалы?- Мощный голос на этот раз прогудел ясно - или, может быть, я научился понимать речь землетрясения.
– Он не знал, Чааз, дорогой,- умоляющим тоном сказала Иронель.- Он не хотел повредить.
– Камень ранил меня,- сказал Чааз, поворачивая свою гигантскую скулу так, что в поле зрения появился край черной, запекшейся раны, достаточно большой, чтобы вложить руку.
– Бедный Чааз - это очень сильно тебя ранило?
– Не очень, Иронель.- Лицо вернулось на место, поднялось, и слеза, что могла бы наполнить чайную ложку, растеклась внизу по кожистому лицу.- Не волнуйся из-за Чааза, Иронель. С Чаазом все в порядке.
– А ты можешь помочь Питеру?
Невероятные глаза снова повернулись, уставившись на бессознательное тело, веки пошли вниз, наполовину скрыв глаза подобно сморщенным кожаным заслонкам.
– Я попытаюсь,- прогрохотало чудовище.- Я чувствую место ранения... там. Плохая, плохая рана... но не из тех, что убьет Питера. Нет, там есть что-то что давит - там и там! Но я вытолкну... вытолкну... их снова...- Его голос перешел в бормотание, похожее на потрескивание краев ледника при весеннем таянии.
Рузвельт шевельнулся, издал невнятный звук. Иронель положила руку на его лоб. Я держал свет и видел, как на его лицо медленно возвращаются краски. Он вздохнул, без перерыва задвигал руками, затем снова затих. Его дыхание стало легче.
– А-х-х-х,- простонал Чааз.- Плохое все еще там, Иронель! Я нащупал его, но чувствую, как
– Нет, Чааз!- Иронель бросилась к Рузвельту, наполовину прикрыв его.- Ты не должен..!
– Я чувствую что-то там, внутри него,- сказал Чааз.- То, что заставляет меня пугаться!
– Он только человек, Чааз - он сам это сказал. Как Ричард! Скажи ему, Ричард!- Иронель схватила меня за руку.- Скажи Чаазу, что Питер наш друг!
– Какого рода дурные вещи вы чувствуете внутри него, Чааз?- спросил я гигантское лицо.
Он повернул на меня свои китовые глаза.
– Когда камни падают, я их чувствую,- сказал он.- Когда я потянулся внутрь его - почувствовал их снова. Там бродят черные вещи, Ричард, притаясь в красных кавернах спящего мозга. Он может похоронить в земле весь этот мир в угоду образу, которой хранит там тайно.
– У себя дома он значительный человек,- сказал я.- Он пришел попытаться спасти свой мир. Он сделал ошибку, и это его почти убило. Я не думаю, что сейчас он может чем-то причинить вред.
Чааз застонал.
– Я узнал его во сне, когда спал здесь, под землей. Почему он пришел, Ричард? И почему ты? Ибо тебя я тоже видел во сне, двигающегося сквозь яркий, бесконечный рисунок мира. Рок навис над нашими головами и над его. Но я не знаю, чей рок сильнее.Он снова застонал.- Я боюсь его, Ричард, но ради блага Иронель отпускаю на волю его судьбу. Сейчас забирайте его от меня. Его мозг взбудоражен, и боль от этого тревожит раны в моем сердце!
Я поднял Рузвельта и понес его обратно сквозь вонючий туннель наверх, в комнату Иронель.
Когда она разбудила меня, я увидел дольку золотой дыни на золотом блюде и гроздья красного винограда, каждая ягодка которого была величиной со сливу.
– Рузвельту стало лучше,- сказала она.
Я встал и подошел посмотреть на него, лежащего на спине и все еще без сознания. На мой взгляд, различий в том, как он выглядел, не было, но температура, пульс и дыхание, казались нормальными. Возможно, я был лучшим нейрохирургом, чем думал.
Иронель взяла меня на экскурсию по своему королевству: более низкие этажи здания, где она спала, сад, остатки улицы, которую потрясло землетрясение. При свете раннего утра, просачивающегося сквозь листья, его перекрывающие, улица обрела какую-то странную молчаливую красоту. Иронель вела меня за руку, показывая маленькие картины цветов, растущих в сокровенных местах, чистый пруд в бассейне, что, должно быть, когда-то был прекрасным фонтаном; вела меня туда, где лежали разбросанными в буйной траве красивые камни - фрагменты алебастровых статуй.
Мы спускались по расколотым мраморным ступеням под гигантское старое дерево и купались в черном пруду; влезали на разрушенную башню и смотрели через филигранно вырезанное окно на вид других башен, разбросанных среди джунглей. Вечером мы сидели на скамейке в саду и слушали гуканье, скрипы и шипение ночных существ, что подкрадывались к самой границе сада. Иногда она рассказывала, щебеча, о друзьях и играх; в другой раз пела странные короткие немелодичные песни. А иногда она просто улыбалась, радуясь жизни, как цветок.